Шел по лесу, болит сердце ссадиной,
Вдруг раздался кустарника хруст.
Опустился усталою задиной,
На живой можжевеловый куст.

Его возраст останется тайной,
Колких лапок мохнатый пробор,
До сих пор ощущения странные,
Завели мы простой разговор.

"Мне же больно", - сказал он печально,
Этой веткой, я двести лет рос.
Я кивнул, извиняясь, - "Нечайно, я..."
Мол, ищу я ответ на вопрос…

"Вижу. Тащишь ты груз непомерный,
А мешок почти пуст вещевой.
Ведь для Вас, для людей характерно,
И без ноши сгибаться дугой.

Скольких Вас в лес бежавших я видел,
От себя, от людей, от сумы,
Каждый жизнь свою так ненавидел,
Что искал утешенье земли".

- Я пока не ищу утешенья,
От себя я пока не бегу,
Но зачем я желаю прощенья?
И за что? Я понять не могу.

Только точит, тоска меня гложет,
Щемит сердце, теряется сон,
Думал лес мне сегодня поможет…
Иль хотя бы уменьшит мой стон.

"Я все знаю, что ты мне расскажешь,
Только я попрошу продолжать.
Сам себе исцеленье окажешь,
Можешь в лапах моих полежать".

Он сначала колол мои уши.
Я ненужный повел пересказ.
Я кусту открывал свою душу,
В пустоту вел тяжелый рассказ.

А проснулся под утро замерзший,
На траве у тропинки лесной.
Можжевельника не было больше,
Я лежал под высокой сосной.

Я здесь всех лесников переслушал,
Психиатрами взят на учет.
Я открыл можжевельнику душу,
Только он в тех местах не растет.