( Фото Карло Найя (1816-1882))
"На сердце и свежо и горьковато", -написал Ходасевич в одном из своих "итальянских" стихотворений.
Похожие впечатления остаются и от концерта  Олега Погудина "La serenata" 25 июля в ММДМ.
 Многие годы русские об Италии  больше мечтали, бывали же  в ней нечасто и набор представлений о стране ограничивался морем, солнцем, памятниками Возрождения, неаполитанскими песнями и  и баркалолами. Самой популярной из них долгое время была "Венецианская ночь" Глинки  на слова Ивана Козлова. Сам Козлов был слеп, в Венеции никогда не был, вдохновлялся стихами Томаса Мура, описываемый им пейзаж на окрестности города совсем не похож, но посмотрите  - какая эмоциональная достоверность, как точно описан дух города, дух всей Италии. Серебримая луной...
Кстати, Чайковский тоже написал свою "Баркаролу" до того, как оказался в Венеции, а попав туда отчаянно скучал и мечтал скорее вернуться домой.
Конец девятнадцатого- начало двадцатого века внесли в образ Италии ( прежде всего Венеции и Рима) свои трагические краски.  Смерть и красота, смерть красоты и притягательность смерти, жизнь и смерть старой культуры и всего старого мира - вот темы, которые теперь связаны с этими образами. В это время они  все чаще проецируются и связываются с историей и судьбой Санкт- Петербурга - северной Венеции - и всей старой России.

Вот, к примеру, дореволюционный Волошин:

Резные фасады, узорные зданья
На алом пожаре закатного стана
Печальны и строги, как фрески Орканья, —
Горят перламутром в отливах тумана...
Устало мерцают в отливах тумана
Далеких лагун огневые сверканья...
Вечернее солнце, как алая рана...
На всем бесконечная грусть увяданья.
О пышность паденья, о грусть увяданья!
Шелков Веронеза закатная Кана,
Парчи Тинторетто... и в тучах мерцанья
Осенних и медных тонов Тициана...
Как осенью листья с картин Тициана
Цветы облетают... Последнюю дань я
Несу облетевшим страницам романа,
В каналах следя отраженные зданья...
Венеции скорбной узорные зданья
Горят перламутром в отливах тумана.
На всем бесконечная грусть увяданья
Осенних и медных тонов Тициана.

А вот - послереволюционный Мандельштам

Тяжелы твои, Венеция, уборы,
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. В спальнях тают горы
Голубого дряхлого стекла.

Только в пальцах — роза или склянка,
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?

Советская культура приучила ( точнее старательно приучала) нас облегчать свои эмоции, но вспомните, как драматически звучит итальянско-венецианская тема даже  в таком веселом советском фильме, как "Труффальдино из Бергамо"

 Вот и Олег Погудин в своей программе составленной из собственно итальянских, а так же неаполитанских и сицилийских песен не просто демонстрирует слушателям их красоту ( и свои вокальные возможности), а предлагает нам поучаствовать в довольно сложно построенном драматургическом действе.
Мы все как бы оказываемся то ли героями, то ли участниками представления в стиле комедии масок ( ну или смотрим не снятый фильм Федерико Феллини, это уже кому что увидится).
При этом Погудин проявляет себя не только как лирический певец, к чему все привыкли, не только как певец с трагическим темпераментом ( к чему многим привыкнуть трудно - поскольку такой вид репрезентации вокальных произведений требует большЕго зрительского соучастия, чем обычное умиление от прослушивания знакомого репертуара) , но в некоторые моменты как ярко характерный актер, вызывая тем самым полный восторг молодой части зала ( а молодежи на концерте было немало). 
 Перед нами играет пьесу маленький бродячий театр. В нем есть Пьеро ( сам Погудин), есть Арлекин ( блестящая работа скрипача Алексея Баева), есть другие маски.
Есть и сюжет: любовь, разлука, ревность, тоска по родине, надежда, одиночество.
Есть смех, есть слезы.
Есть все, как у Вертинского, который начинал выступать в маске Пьеро.
Все как у Блока...
Над черной слякотью дороги
Не поднимается туман.
Везут, покряхтывая, дроги
Мой полинялый балаган.

Лицо дневное Арлекина
Еще бледней, чем лик Пьеро.
И в угол прячет Коломбина
Лохмотья, сшитые пестро...

Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло,
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!

P.S. Думаю, горы цветов, три биса и десятиминутную стоячую овацию в конце можно не описывать.