В беспамятстве дедовских кресел
Глаза я закрою, и вот —
Из рыжей Бразилии крейсер
В кисейную гавань плывёт.
А гавань созвездия множит,
А тучи -летучей грядой...
Но век не вмешаться не может,
А норов у века крутой!
История распорядилась так, что самый плодотворный и яркий период в истории отечественной культуры оказался одновременно и самым трагическим. О Серебряном веке написаны тома книг у нас и за рубежом, но до сих пор нет ответов на заданные им вопросы и не разгадана тайна его трагического очарования.
Олег Погудин назвал свою юбилейный концерт-спектакль, показанный 22 декабря в ГКД, "Серебряный век" - ожидаемо и неожиданно. И в этом уже была определенная смелость.
Но он, выйдя за рамки привычных слушателям соло-концертов, выступил в этот раз не только как актер и певец, но и сценарист и продюсер уникального сценического действа, которое трудно поместить в жанровые рамки.
Да еще и сделал смысловым стержнем сценария поэзию Николая Гумилева...
Позволю себе небольшое отступление. Серебряный век возвращался в нашу официальную культуру дозированно и непросто. Он как бы был, и его как бы не было. Но даже на этом фоне у поэзии Гумилева - самая сложная судьба. Даже в "Алмазном моем венце", где описывались практически все знаковые фигуры того времени, а автор был настолько смел, что назвал Алексея Толстого "некто, скупавший по дешевке дворцовую мебель", Гумилев и Ахматова не упоминались вообще.
"Заговорщик", "белогвардеец", "милитарист", "имперец", человек, открыто крестившийся на церковные купола в революционном Петербурге, это всё - Гумилев.
Ходасевич вспоминал:
"На святках 1920 года в Институте Истории Искусств устроили бал. Помню: в огромных промерзших залах зубовского особняка на Исаакиевской площади — скудное освещение и морозный пар. В каминах чадят и тлеют сырые дрова. Весь литературный и художнический Петербург — налицо. Гремит музыка. Люди движутся в полумраке, теснясь к каминам. Боже мой, как одета эта толпа! Валенки, свитеры, потертые шубы, с которыми невозможно расстаться и в танцевальном зале. И вот, с подобающим опозданием, является Гумилёв под руку с дамой, дрожащей от холода в черном платье с глубоким вырезом. Прямой и надменный, во фраке, Гумилёв проходит по залам. Он дрогнет от холода, но величественно и любезно раскланивается направо и налево. Беседует со знакомыми в светском тоне. Он играет в бал. Весь вид его говорит: «Ничего не произошло. Революция? Не слыхал»."...
Сноб, актер. Герой Первой Мировой. Большой русский поэт. И поэт убитый - в буквальном смысле этого слова.
Зачем они ко мне собрались, думы <>
<> Зачем жестокой требовали мести?<>
За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,
За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки <>
Именно эти стихи Гумилева вошли в поэтический пролог, открывающий программу Погудина.
Под стать этим строкам была и сценография: то ли корабль с двумя палубами и с музыкантами на верхней ( в какие-то моменты мелькнула мысль "Ох, не "Титаник" ли" и вспомнились блоковская девушка и ребенок, плачущий о тех, кто уже не придет назад), то ли устроенная на сцене еще одна сценическая коробка, напоминающая блоковский "Балаганчик".
Трижды повторенная в прологе стихотворная строка "томлюсь с другими", трижды спетая-сыгранная "Незнакомка" Блока и двоящийся образ лирического героя - спектакль сразу начинает загадывать загадки...И эта не единственная.
Надо сказать, что Олег Погудин и Владимир Кошевой блестяще разыграли одну из главных тем Серебряного века - тему двойника, зеркал и отражений.
При этом Владимиру Кошевому , актеру с идеальным для этого спектакля послужным списком ( Раскольников, Гумилев, Тургенев, Феликс Юсупов, Велемир Хлебников, Тургенев), достается, так сказать, светская ипостась лирического героя спектакля, того, кто "вежлив с жизнью современною", ну а Погудину - демонстрация того, из чего растут стихи, не ведая стыда.
И в этом контексте "Кумпарсита" превращалась в историю о том, что "вонзай же, мой ангел вчерашний,в сердце - острый французский каблук!", а следующая за ней в программе песня "Milord", блестяще отыгранная Еленой Коробейниковой, напоминала " Я пригвожден к трактирной стойке...." Ну а героиня песни становилась еще одной ипостасью блоковской Незнакомки.
Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард,
- это уже Бродский, ученик Ахматовой, но это и "перевод" "Кумпарситы" и "Милорда".
Вообще в этой программе было много находок: арфа Александра Болдачева, заставившая по-новому услышать такую классику, как "Я помню чудное мгновенье" и "Я встретил Вас" , чудесные дуэты с Динарой Алиевой, Екатериной Гусевой, Ириной Долженко, Зарой, Анной Нечаевой, хор Свешникова с "Незнакомкой", филигранная работа музыкантов оркестра Олега Погудина, музыкально-поэтические диалоги Олега Вайнштейна и Владимира Кошевого, чудесное появление за роялем Александры Николаевны Пахмутовой, балет и юные артисты из "Синей птицы".
И все это работало на одну сверхзадачу - на демонстрацию главной художественной идеи Серебряного века - идеи и веры в то, что наше спасение, наше обретение себя - в верности культуре, что мы владеем огромными богатствами, которые у нас нельзя отнять.
В моей душе лежит сокровище, и божество и вдохновенье, и жизнь и слезы...и та ж в душе моей любовь.
Ну а теперь прозой: серьезная удача Олега Погудина как сценариста, прекрасные артистические и музыкальные работы его и всех участников спектакля, то, что "Серебряный век", несмотря на всю серьезность заявленной темы, получился светлым и "смотрибельным", адаптируемость действия под разные площадки и разные артистические составы обещают ему ( и зрителям) долгую и счастливую сценическую жизнь.
( Фото , еще больше фотографий на )