"ПОЭМА БЕЗ ГЕРОЯ" в ГОГОЛЬ-ЦЕНТРЕ
17.01.2019 16:43
Первое, что почему-то вспомнилось перед спектаклем Кирилла Серебренникова "Поэма без героя", так это то, что у Маяковского, называвшего Ахматову Ахматкиной и говорившего, что стихи Ахматовой очень удобно петь на мотив „Ехал на ярмарку ухарь купец“», не было музыкального слуха. Совершенно.
Второе, это - спектакль "Бег" на сцене Вахтанговского театра, в котором в качестве блоков для строительства бронепоезда или трюма парохода использовались пианино. Больше ни на что в этом мире инструменты не нужны. Смерть культуры. Смерть страны. Смерть звука. Остаются только гудки бронепоездов и пулеметные очереди.
В общем, я не удивилась, когда из стоящего на сцене Гоголь-центра ящика появилась арфа - как символ ушедшей эпохи и утраченной гармонии.
Про то, сколько процентов сценического времени занимает текст "Поэма без героя", сколько "Реквием", про то, как Алла Демидова выходит из зала, про ее костюм, превращающийся то в античную черную тунику, то в пальто, в котором она стоит под тюремными окнами, написано уже очень много.
Второе, это - спектакль "Бег" на сцене Вахтанговского театра, в котором в качестве блоков для строительства бронепоезда или трюма парохода использовались пианино. Больше ни на что в этом мире инструменты не нужны. Смерть культуры. Смерть страны. Смерть звука. Остаются только гудки бронепоездов и пулеметные очереди.
В общем, я не удивилась, когда из стоящего на сцене Гоголь-центра ящика появилась арфа - как символ ушедшей эпохи и утраченной гармонии.
Про то, сколько процентов сценического времени занимает текст "Поэма без героя", сколько "Реквием", про то, как Алла Демидова выходит из зала, про ее костюм, превращающийся то в античную черную тунику, то в пальто, в котором она стоит под тюремными окнами, написано уже очень много.
( Автор фото - Ира Полярная. Фото предоставлено пресс-службой Гоголь - центра. Больше фото )
Мне было интереснее другое. Сейчас годы революции и гражданской войны трактуются или как национальная трагедия или как национальное безумие.
Но у создателей спектакля, в котором Алла Демидова является полноценным соавтором Кирилла Серебренникова, получилось совсем другое художественное высказывание.
О силе человеческого духа и бессмертии культуры, которая становится тем, что держит нас в жизни, и что у нас не отнять.
И показательно, что звучание арфы Александра Болдачева сменится на оркестровую какафонию только в один момент, когда зазвучит "Нас утро встречает прохладой" в исполнении Светланы Мамрешевой - как еще одно искушение "черной" ипостаси героини, на этот раз искушение не "серебряновековское", а совсем другое. Искушение влиться в стройные ряды агитаторов, горланов, главарей.
Получилось так, что за последнее время я видела Аллу Сергеевну Демидову дважды: сначала на вручении премии "Театральный роман, лауреатом которой она стала, а потом в поэме "Без героя".
И оба раза поражалась ее особой "таганкинской" лепке лица и рук - как у звезд немого кино, у великой Греты Гарбо.
И отмечая несомненное и яркое новаторство Кирилла Серебренникова я не могу не сказать, о возрождении духа старой "Таганки". Даже не о духе реальной "Таганки", а о некоем ее идеале, образе, культурной памяти. С ее вниманием прежде всего к слову, минимализмом и одновременно изобретательностью сценографии, отсутствием четвертой стены.
Все это зримо выстраивает неразорванную несмотря ни на что культурную связь: от Серебряного века к "оттепели" и дальше к театру двадцать первого века.
Вообще, надо сказать, что в спектакле, как и положено настоящему произведению искусства есть своя мистика. Она присутствует и в зеркальных отражениях и в черно-белых фотографиях, в которые хочется вглядываться, и во многом другом. Так я, в какой -то момент довольно ясно ощутила присутствие в зале тени, дуновения или духа Ольги Глебовой-Судейкиной, а потом вспомнила, что в январе 1907 года она венчалась в церки Большого Вознесения, стоящей рядом с театром.
Магия театра продолжается, культура вечна, свет во тьме светит и тьма не объяла его.
Мне было интереснее другое. Сейчас годы революции и гражданской войны трактуются или как национальная трагедия или как национальное безумие.
Но у создателей спектакля, в котором Алла Демидова является полноценным соавтором Кирилла Серебренникова, получилось совсем другое художественное высказывание.
О силе человеческого духа и бессмертии культуры, которая становится тем, что держит нас в жизни, и что у нас не отнять.
И показательно, что звучание арфы Александра Болдачева сменится на оркестровую какафонию только в один момент, когда зазвучит "Нас утро встречает прохладой" в исполнении Светланы Мамрешевой - как еще одно искушение "черной" ипостаси героини, на этот раз искушение не "серебряновековское", а совсем другое. Искушение влиться в стройные ряды агитаторов, горланов, главарей.
Получилось так, что за последнее время я видела Аллу Сергеевну Демидову дважды: сначала на вручении премии "Театральный роман, лауреатом которой она стала, а потом в поэме "Без героя".
И оба раза поражалась ее особой "таганкинской" лепке лица и рук - как у звезд немого кино, у великой Греты Гарбо.
И отмечая несомненное и яркое новаторство Кирилла Серебренникова я не могу не сказать, о возрождении духа старой "Таганки". Даже не о духе реальной "Таганки", а о некоем ее идеале, образе, культурной памяти. С ее вниманием прежде всего к слову, минимализмом и одновременно изобретательностью сценографии, отсутствием четвертой стены.
Все это зримо выстраивает неразорванную несмотря ни на что культурную связь: от Серебряного века к "оттепели" и дальше к театру двадцать первого века.
Вообще, надо сказать, что в спектакле, как и положено настоящему произведению искусства есть своя мистика. Она присутствует и в зеркальных отражениях и в черно-белых фотографиях, в которые хочется вглядываться, и во многом другом. Так я, в какой -то момент довольно ясно ощутила присутствие в зале тени, дуновения или духа Ольги Глебовой-Судейкиной, а потом вспомнила, что в январе 1907 года она венчалась в церки Большого Вознесения, стоящей рядом с театром.
Магия театра продолжается, культура вечна, свет во тьме светит и тьма не объяла его.