НЕМНОГО СОЛНЦА ХОЛОДНОЙ ЗИМОЙ
15.12.2020 15:01
Анна Сокольская

scale_1200

Вообще-то в Греции сейчас не очень тепло, ночью в Афинах +2, днем до +10. В горах холоднее. И густые туманы.

Но мы в это все равно не поверим, потому что точно знаем, там магнолии, глицинии и миндаль. И это нормально: у других все всегда легче. У нас беды, несчастья, бедность, одиночество и неразделенная любовь, а у других - всё хорошо. Όλα καλά κι όλα ωραία …

…На премьере программы Олега Погудина «Мелодия рассвета» действие разворачивалось на двух уровнях. Внизу то ли греческая кофейня с выпивкой и бедной закуской, то ли наша коммунальная кухня – с обшарпанными стенами и столиком из-под швейной машинки. Сразу вспоминается Мандельштам «мы с тобой на кухне посидим», но звучит Кавафис:

«Ты твердишь: «Я уеду в другую страну, за другие моря.

После этой дыры что угодно покажется раем...»

Для греческой поэзии «уеду» - один из базовых образов. Так же, как и «вернусь», как Одиссей на Итаку.

Но в 1923 году больше полутора миллионов греков уехало из Малой Азии и не вернулось. Сто лет назад во время Русского исхода больше полумиллиона русских уехало из России и тоже не вернулось.

В Константинополе у турка

Валялся, порван и загажен,

План города Санкт Петербурга, —

В квадратном дюйме триста сажен.

И хлынули воспоминанья,

Прерывист шаг и взор мой влажен.

В моей тоске, как и на плане,

В квадратном дюйме триста сажен.

Эти стихи Николая Агнивцева Олег Погудин читал в программе «Серебряный век. Вариации. Санкт-Петербург».

Русские в Константинополе вспоминают Петербург, греки в Афинах –Константинополь, который они до сих пор называют просто «полис».

У нас есть литература изгнания, у греков – рембетика – жанр, который начал складываться, как песня изгнанников, и превратился в одну из самых красивых форм городской песни…

scale_1200
( Греческие музыканты - рембеты. Фото двадцатых годов ХХ века )

И вот внизу, в кофейне «пьют, дерутся и плачут», рассказывают истории про подаренный портсигар и Катю, которая прекрасно готовит, а на сцену для исполнения песен артист поднимается. Это для него и собственно σκηνή, и трибуна, и кафедра…

А в «Ласточке», знаменитой греческой песне протеста и сопротивления, - уже городская площадь (в 1985 году на концерте памяти ее автора Маноса Лоизоса на переполненном стадионе песню пели 50 000 человек).

Действие разворачивается сразу на нескольких уровнях. При взгляде «вниз» возникают ассоциации с пьесами драматургов шестидесятых, с «Пятью вечерами», например, и эстетикой старой Таганки и там, в основном, звучат поэтические переложения текстов греческих песен - очень разных – от совсем простых до изощренно литературных.

«Наверху» эмоции сильнее, глубже и театральнее в самом прекрасном смысле этого слова. Там играется знаменитая «Федра» в старинном многоярусном театре.

И если бы это было только так, это было бы уже очень хорошо, но перед нами – выдающаяся музыкальная и театральная работа. Поэтому в кофейне вдруг мелькнет тень пригвожденного к трактирной стойке Александра Блока, а со сцены прозвучат обращенные к милой угрозы «навернуться с крыши». Потому что жизнь такая.

Вообще в программе было немало веселых песен, ведь мы же знаем, что Όλα καλά κι όλα ωραία.

Правда, героя этой песни бросила любимая, но «ничего! Я споткнулся о камень, это к завтраму все заживет», - говорит он.

И мы вместе с ним. К завтраму всё заживет.

Добавить комментарий