Un italiano vero
20.07.2018 15:15
Концерт Олега Погудина «La Serenata», прошедший 19 июля в ММДМ, начался со всеми любимой песенки про два сольди. Практически первым жестом, движением руки, напоминающим вращение ручки шарманки, артист вызвал ассоциации и с «Сумасшедшим шарманщиком» Вертинского, и с «Последним шарманщиком» Галича, ну и конечно с «Петербургскими шарманщиками» Григоровича с заученной с детства фразой «пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая». А это уже потянуло за собой Достоевского с его описание игры шарманки во дворах-колодцах Петербурга. Помните, как Макар Девушкин видит шарманщика: «Прошел один господин и бросил шарманщику какую-то маленькую монетку; монетка упала прямо в тот ящик с огородочкой, в котором представлен француз, танцующий с дамами».
Но только я начал разматывать весь это клубок ассоциаций, как артист в проигрыше между куплетами начал танцевать. И этот неожиданно остро характерный и даже гротескный танец показал, что Погудин нас опять удивит.
Вспомнился Аксенов:
Я разобью театрик без рампы и кулис,
Входите без билетов - приехал к вам артист!
Артист и правда удивил.
Во-первых, тем, что очистил итальянскую песню от гламурного налета, который ей придали многие тенора.
Во-вторых, яркой характерностью всех сыгранных ролей. Именно сыгранных ролей, потому что это были , не песни, это были роли, сыгранные в мини-спектаклях, в неснятых фильмах итальянских неореалистов, в ненаписанных операх Верди и Беллини.
Это было кинематографично, ярко, демократично. Но совсем не просто.
Одна черная роза на рубашке, в которой Погудин вышел петь « 'O surdato 'nnammurato», сразу напомнила и о той розе, которую Кармен бросила Хозе ( У Мериме она бросила ему жасмин, у Бизе – красную розу, ну а Блок сделал эту розу черной), и о том, что эта песня, написанная в 1915 году, рассказывает историю солдата, тоскующего по любимой в окопах Первой мировой.
«Умру ли я, ты над могилою, гори, сияй, моя звезда» - пел в России в эти годы Владимир Сабинин.
У итальянцев темперамент другой, но песня-то - всё о том же.
Следующая песня «Sicilia bedda» - эмигрантская. Джанни Родари писал:
Не тяжёл он, чемодан-то,
У бедняги эмигранта.
Дома - в деревне - осталось немало,
Сердце никак в чемодан не влезало.
Сердце с землёй не хотело расстаться.
Вот и пришлось ему дома остаться…
И вот он чемодан Вертинского, проехавший с ним пол-мира…
И таких крючков, зацепок, отсылок для внимательного зрителя в этой программе было множество.
К середине второго отделения в концерт вмешалась погода. Над Москвой пролился сильнейший ливень, но дышать легче не стало. К финалу концерта Погудин уже смыл с лица грим, пожертвовал прической, просто убрав волосы назад, и тут началась «большая игра».
Говоря про камерные концерты, мы часто вспоминаем о том, что в опере артист защищен режиссерским решением, актерским ансамблем и даже костюмом, а на камерной сцене у него только тонкий слой пудры на лице.
В этот раз не было и пудры, и волею погоды и судьбы это стало ярким актерским жестом.
Такую трагедию, как в "Fenesta che lucive", такой плач открытого сердца с душараздирающими беллиниевскими интонациями увидишь и услышишь нечасто.
А потом яркий и веселый «Guaglione «, прозрачная и грустная «Torna a Surriento» и как взрыв, как извержение вулкана «A lu mircato».
Не знаю, как другие, но я первый раз видел Погудина, поющего шуточную песню, и это было потрясающе. Зал бушевал. Молодежь, которой было немало, рвалась танцевать в партер и кричала «Браво!». Музыканты оркестра свистели, кудахтали и хрюкали, а итальянская песня явила нам весь свой озорной и строптивый народный характер.
Характер, с которым под силу справиться только большому артисту.
Но только я начал разматывать весь это клубок ассоциаций, как артист в проигрыше между куплетами начал танцевать. И этот неожиданно остро характерный и даже гротескный танец показал, что Погудин нас опять удивит.
Вспомнился Аксенов:
Я разобью театрик без рампы и кулис,
Входите без билетов - приехал к вам артист!
Артист и правда удивил.
Во-первых, тем, что очистил итальянскую песню от гламурного налета, который ей придали многие тенора.
Во-вторых, яркой характерностью всех сыгранных ролей. Именно сыгранных ролей, потому что это были , не песни, это были роли, сыгранные в мини-спектаклях, в неснятых фильмах итальянских неореалистов, в ненаписанных операх Верди и Беллини.
Это было кинематографично, ярко, демократично. Но совсем не просто.
Одна черная роза на рубашке, в которой Погудин вышел петь « 'O surdato 'nnammurato», сразу напомнила и о той розе, которую Кармен бросила Хозе ( У Мериме она бросила ему жасмин, у Бизе – красную розу, ну а Блок сделал эту розу черной), и о том, что эта песня, написанная в 1915 году, рассказывает историю солдата, тоскующего по любимой в окопах Первой мировой.
«Умру ли я, ты над могилою, гори, сияй, моя звезда» - пел в России в эти годы Владимир Сабинин.
У итальянцев темперамент другой, но песня-то - всё о том же.
Следующая песня «Sicilia bedda» - эмигрантская. Джанни Родари писал:
Не тяжёл он, чемодан-то,
У бедняги эмигранта.
Дома - в деревне - осталось немало,
Сердце никак в чемодан не влезало.
Сердце с землёй не хотело расстаться.
Вот и пришлось ему дома остаться…
И вот он чемодан Вертинского, проехавший с ним пол-мира…
И таких крючков, зацепок, отсылок для внимательного зрителя в этой программе было множество.
К середине второго отделения в концерт вмешалась погода. Над Москвой пролился сильнейший ливень, но дышать легче не стало. К финалу концерта Погудин уже смыл с лица грим, пожертвовал прической, просто убрав волосы назад, и тут началась «большая игра».
Говоря про камерные концерты, мы часто вспоминаем о том, что в опере артист защищен режиссерским решением, актерским ансамблем и даже костюмом, а на камерной сцене у него только тонкий слой пудры на лице.
В этот раз не было и пудры, и волею погоды и судьбы это стало ярким актерским жестом.
Такую трагедию, как в "Fenesta che lucive", такой плач открытого сердца с душараздирающими беллиниевскими интонациями увидишь и услышишь нечасто.
А потом яркий и веселый «Guaglione «, прозрачная и грустная «Torna a Surriento» и как взрыв, как извержение вулкана «A lu mircato».
Не знаю, как другие, но я первый раз видел Погудина, поющего шуточную песню, и это было потрясающе. Зал бушевал. Молодежь, которой было немало, рвалась танцевать в партер и кричала «Браво!». Музыканты оркестра свистели, кудахтали и хрюкали, а итальянская песня явила нам весь свой озорной и строптивый народный характер.
Характер, с которым под силу справиться только большому артисту.
Г.Р.