Московская биенале молодого искусства.
09.11.2020 01:27
Третьего ноября в Музее Москвы открылась вторая часть Основного проекта Vll Московской международной биеннале молодого искусства.
Московская биеннале молодого искусства – это огромный проект, который стремится продвинуть работы молодых художников из десятков стран, не достигших возраста 35 лет.
В этот раз в музее Москвы представлены три кураторских проекта:
«Forbidden body language» (Эльза Абдулхакова).
«Собственные места//Архивные пространства (Джулия Морале и Штерре Барентсен),
«Я не знаю, Земля кружится или нет...» (Лизавета Матвеева и Франческа Альтамура).
Кураторский проект - это синергия художника и куратора. В одном проекте могут быть собраны работы десятков художников, объединенных общей темой. В данном случае куратор выступает как режиссер сборного концерта, где каждый номер должен быть уместен. Работа куратора с художником – не только организация площадки для демонстрации картины, инсталяции, перформанса и так далее. Это походе на работу с научным руководителем, ведь куратор работает с письменными заявками и у каждой работы должно быть подготовлено подробное пояснение.
Такой подход делает искусство ММБМИ не поверхностным и при этом мало похожим на аттракцион. Тут надо понимать глубокий замысел целой команды деятелей искусства (художника, куратора, представителей выставочной площадки, организаторов биенале). Массовому зрителю, конечно, больше хочется пожинать яркие плоды, чем вовлекаться в объемную работу. Но я могу с уверенностью сказать, что получать удовольствие от современного искусства – отдельное умение.
У меня нет цели рассказать про все проекты Московской биенале, скорее мне хочется сказать несколько слов о современном искусстве и его месте в познании человеком самого себя. И я не случайно пишу о познании, ведь почти все проекты пытаются либо раскрыть те или иные формы человеческой деятельности и опыта, либо поставить новые вопросы. К примеру, художница Джулия Ченчи из Италии в своей работе задается вопросом о том, способны ли группы с разными интересами работать вместе при ограниченных ресурсах, изобретая новое будущее.
Такое искусство видится как продолжение академической антропологии, но при этом оно не зажато в рамки науки. Художники и кураторы ищут и пытаются найти и раскрыть нечто новое. Конечно, как и в научной работе, при подаче зрителям «новизна» будет несколько раздута. Например, само название проекта «Forbidden body language» говорит нам, что художники представят зрителям что-то «запретное». В «запретное» попали старость (привет Байдену и Трампу), конечно же, гендер и даже тени. (Как киновед я могу отметить, что тень, по мнению кураторов проекта, попала в «запрещенное» почти через сто лет после выхода на экраны «Кабинета доктора Калигари»).
Биеннале это традиционно не только выставленные арт-объекты.
Так я посетил лабораторию «Афония» Ню Семакиной. К участию в этом проекте приглашаются практикующие перформеры, вокалисты, художники и другие, кто интересуется работой со своим голосом и готов делать это в коллективе.
Предполагается, что участники лаборатории будут искать собственный голос, исследовать звучание в ситуациях публичности и непубличности, связывать между собой возможность свободно разговаривать с ощущением своего голоса и тем, что проговаривается вслух.
Надо отдать Ню Семакиной должное, во время моего посещен лаборатории она сумела провести групповое занятие для двух десятков человек. Правда, большинство из них были уже знакомы с подобными практиками
Мне, как человеку, знакомому с художественными практиками Серебряного века сложно назвать подобное мероприятие чем-то «революционным». Но при этом задания типа «опишите звуки у вас в голове» или «издавайте те звуки, которые вам хочется» или «тряситесь всем телом» вполне возможно хороши для людей крайне зажатых, десоциализованных, находящихся в стрессе.
Однако вряд ли стоит относиться к этому проекту слишком строго, ведь проблема, которая поднимается в лабораторной работе огромна.
«…вдруг вдали шаги голос ничего потом вдруг что-то что-то потом вдруг ничего вдруг вдали тишина
у меня онемела рука у меня онемела речь слов не найти никаких даже немых а как мне нужно слово
найти еще слова когда они уже все израсходованы…», - писал Семуэль Беккет.
Часто принято ставит знак равенства между словами современное искусство и искусство злободневное.
Но я бы вспомнил Александра Гениса, который писал, что «искусство не бывает злободневным. Хотелось бы, но не выходит. Оно всегда создается по определенному поводу, о котором забывают потомки. Зато искусство бывает актуальным, то есть созвучным». И то, что я увидел, вполне созвучно нашему времени.
Что же до художественной ценности, то его оценит все то же все могущее время.
Ведь те классические стихи Хлебникова, которые цитируются в названии одного из проектов сто лет назад были немыслимым авангардом.
Я не знаю, Земля кружится или нет,
Это зависит, уложится ли в строчку слово.
Я не знаю, были ли мо<ими> бабушкой и дедом
Обезьяны, т<ак> к<ак> я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.
Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце
И жилу моей руки соединила обшая дрожь.
Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,
Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).
Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобшился вселенной.
И я хочу верить, что есть что-то, что остается,
Когда косу любимой девушки заменить, напр<имер>, временем.
Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль.
P.S. На сайте биенале можно прочитать очень многое про все представленные там проекты