Необязательные мемуары. Глава 1. Р-р-русские люди
02.05.2020 12:52
Теперь о старом доме, в котором я родился. Дом был деревянный, двухэтажный, с колонкой вместо центрального отопления, и с садиком, где мы, дети, чуть ли не весь день гуляли (так что дача была не так уж нужна). Дома этого давно уже нет, архитектурной ценности он не представлял, снесли за полной ветхостью.
Располагался дом за кирпичными красными воротами с аркой, которые и сейчас там стоят, и, наверное, представляют известную архитектурную ценность, как и располагающиеся по двум сторонам двора детская больница и амбулатория, тоже краснокирпичные.
Наша большая семья - мамины тетки, дяди, их дети и внуки - занимала почти весь дом, кроме двух комнаток, где жили две подселенные семьи, при помощи которых, видимо, нас когда-то "уплотняли", но мы с ними крепко сдружились.
А половину первого этажа занимал некто Шурик, как мы все его называли, полностью - Александр Фортунатов, то ли внук, то ли внучатый племянник кого-то из нашей бывшей семейной прислуги.
Шурик был инвалидом детства, сильно хромал, ходил с вывернутыми коленками, и пил беспробудно и безнадежно. В моей детской памяти он так и отпечатался - вечно пьяным.
Мужичок он был не злой, хотя старших очень смущали его разнообразные собутыльники, среди которых попадались и криминальные личности. Впрочем, милиция была всегда рядом - а именно московский Городской Паспортный стол, тоже кирпичный, красный и двухэтажный, здание которого зачем-то потом тоже снесли вслед за нашей полуживой халупой.
Так что на случай пьяных безобразий всегда имелась управа.
Комнаты алкоголика Шурика располагались прямо под нашими, и хотя перекрытия не пропускали лишних звуков, в наших "апартаментах" было местечко возле упраздненной печной трубы (к 1960-м годам она уже не функционировала), где - если приложить ухо к стенке - можно было хорошо слышать всё, что происходило внизу.
Таким подслушиванием регулярно занимался и я. И вот, однажды, слышу: Шурик собрал товарищей по застолью и держит перед ними речь. Спич г-на Фортунатова был одновременно и лапидарным, и продолжительным. Попросту говоря, он повторял на все лады одну фразу:
- Я р-р-русский человек. Я р-р-русский человек.
И так много-много раз.
Почему-то ему было очень важно сообщить об этом обстоятельстве своим собутыльникам, да не просто сообщить, а вбить им это в головы. Впрочем, никаких возражений с их стороны я не слышал. Возможно, они уже были не в состоянии возражать.
Сцена закончилась звуком падения человеческого тела. Я отошел от печной трубы и всё рассказал маме и бабушке. Мама долго смеялась.
Хочу заметить, что стволовая часть и моей малой семьи, и нашей большой семьи - при том, что не обошлось без различных вкраплений со стороны - была тоже вполне р-р-русской. Так что пафос Шурика оставался не совсем ясным.
Тогда я не мог понять, кому и зачем он себя противопоставлял. Теперь, задним числом, понимаю, что горькому пьянице Александру Фортунатову было важно зафиксировать и провозгласить свою национальную идентичность перед наступлением "неруси" и "русоедов" на его родной город и родную страну. Наверное, Шурик отличался особенно чуткой душой...
Располагался дом за кирпичными красными воротами с аркой, которые и сейчас там стоят, и, наверное, представляют известную архитектурную ценность, как и располагающиеся по двум сторонам двора детская больница и амбулатория, тоже краснокирпичные.
Наша большая семья - мамины тетки, дяди, их дети и внуки - занимала почти весь дом, кроме двух комнаток, где жили две подселенные семьи, при помощи которых, видимо, нас когда-то "уплотняли", но мы с ними крепко сдружились.
А половину первого этажа занимал некто Шурик, как мы все его называли, полностью - Александр Фортунатов, то ли внук, то ли внучатый племянник кого-то из нашей бывшей семейной прислуги.
Шурик был инвалидом детства, сильно хромал, ходил с вывернутыми коленками, и пил беспробудно и безнадежно. В моей детской памяти он так и отпечатался - вечно пьяным.
Мужичок он был не злой, хотя старших очень смущали его разнообразные собутыльники, среди которых попадались и криминальные личности. Впрочем, милиция была всегда рядом - а именно московский Городской Паспортный стол, тоже кирпичный, красный и двухэтажный, здание которого зачем-то потом тоже снесли вслед за нашей полуживой халупой.
Так что на случай пьяных безобразий всегда имелась управа.
Комнаты алкоголика Шурика располагались прямо под нашими, и хотя перекрытия не пропускали лишних звуков, в наших "апартаментах" было местечко возле упраздненной печной трубы (к 1960-м годам она уже не функционировала), где - если приложить ухо к стенке - можно было хорошо слышать всё, что происходило внизу.
Таким подслушиванием регулярно занимался и я. И вот, однажды, слышу: Шурик собрал товарищей по застолью и держит перед ними речь. Спич г-на Фортунатова был одновременно и лапидарным, и продолжительным. Попросту говоря, он повторял на все лады одну фразу:
- Я р-р-русский человек. Я р-р-русский человек.
И так много-много раз.
Почему-то ему было очень важно сообщить об этом обстоятельстве своим собутыльникам, да не просто сообщить, а вбить им это в головы. Впрочем, никаких возражений с их стороны я не слышал. Возможно, они уже были не в состоянии возражать.
Сцена закончилась звуком падения человеческого тела. Я отошел от печной трубы и всё рассказал маме и бабушке. Мама долго смеялась.
Хочу заметить, что стволовая часть и моей малой семьи, и нашей большой семьи - при том, что не обошлось без различных вкраплений со стороны - была тоже вполне р-р-русской. Так что пафос Шурика оставался не совсем ясным.
Тогда я не мог понять, кому и зачем он себя противопоставлял. Теперь, задним числом, понимаю, что горькому пьянице Александру Фортунатову было важно зафиксировать и провозгласить свою национальную идентичность перед наступлением "неруси" и "русоедов" на его родной город и родную страну. Наверное, Шурик отличался особенно чуткой душой...
Ждем-с продолжения...