Необязательные мемуары. Тейп. Лагерь
07.05.2020 11:49
В том самом деревянном доме на Ленинградском проспекте, который я не раз вспоминал и еще вспомню, кроме нашей, жили еще две родственные семьи - Симоновы и Павловы.
Самое старшее их поколение я почти не застал, кроме бабы Жени, Евгении Владимировны Павловой, прожившей 90 лет, величественной и прекрасной, из рода Похвисневых и Куракиных.
Да, "дворянские корни", но ко мне они прямого родственного отношения не имеют, это всё родня бабушкиного второго мужа Эразма Николаевича.
Баба Женя долгое время была старейшиной нашего рода или, как я люблю называть всю нашу семью - тейпа. Теперь место бабы Жени заняла ее дочь Наталья Дмитриевна, 1921 года рождения, я привык ее называть просто Наташей, и она на этом настаивает. 21 февраля мы отметили её 99 (!) лет, она в здравом уме и твердой памяти, дай ей Бог здоровья!
Самое старшее их поколение я почти не застал, кроме бабы Жени, Евгении Владимировны Павловой, прожившей 90 лет, величественной и прекрасной, из рода Похвисневых и Куракиных.
Да, "дворянские корни", но ко мне они прямого родственного отношения не имеют, это всё родня бабушкиного второго мужа Эразма Николаевича.
Баба Женя долгое время была старейшиной нашего рода или, как я люблю называть всю нашу семью - тейпа. Теперь место бабы Жени заняла ее дочь Наталья Дмитриевна, 1921 года рождения, я привык ее называть просто Наташей, и она на этом настаивает. 21 февраля мы отметили её 99 (!) лет, она в здравом уме и твердой памяти, дай ей Бог здоровья!
Симоновых тоже немало. В деревянном доме я рос вместе с троюродными братьями Ваней и Петей, с которыми затем регулярно общался, у них обоих много детей, а еще больше внуков, так как некоторые их дочки оказались весьма плодовитыми. Ну и слава Богу. Вот только Ваня, к сожалению, совсем недавно скончался. Он долго боролся с тяжелым недугом, но в конце концов болезнь победила...
Отца Вани и Пети Юрия Ивановича Симонова, ветерана и инвалида войны, я уже упоминал. Он был, между прочим, очень интересным человеком, "секретным физиком", участвовал в разработке какой-то хреновины, то ли антенны, то ли еще чего-то, что запускали на Венеру. А я его помню как очень доброго и душевного, открытого человека, на редкость деликатного, который всегда любил и баловал нас, детей.
Юрий Иванович потерял на войне ногу, у него была машина с ручным управлением, с которой он почти все свободное время возился в гараже возле того самого старого деревянного дома, и эту его маленькую скромную машину вся большая семья эксплуатировала по полной программе.
А сестра Юры Нина Симонова была в свое время известной балериной, солисткой Большого театра. Мы ее так и звали - Нина-балерина. Я смутно помню, как она показывала нам, малым детям, балетные па и прочие разные движения. Своих детей у нее не было, занималась Юриными, да и мною тоже, до десяти лет, пока мы все жили под одной крышей.
Когда дом сломали, Симоновы переехали в квартиры в большом доме возле Савеловского вокзала. Совсем недалеко от меня, но я к стыду своему, нечасто бывал у Юриной вдовы Рены - полное имя Рената Петровна. Она - дочь генерала, на редкость порядочного и честного человека, фамилия его Мотаев. Выйдя в отставку, он жил на острове посреди Псковского озера и регулярно присылал нам соленых снетков. Безумно вкусная рыба, но я с давних детских пор ее не пробовал и нигде не видел. Увы, Рену мы тоже похоронили, и ей Царствие Небесное.
У Симоновых была, да и сейчас есть, дача в поселке возле платформы Григорово по Казанской дороге. Там я в детстве проводил много времени. Туда, например, отправили нас, детей, когда умерла бабушка. Но ездили мы туда и не по таким грустным поводам.
Неестественный отбор
На той даче я проявлял себя не лучшим образом, каюсь. Хотели картинок из детства? Получите.
На участке было два муравейника. В одном жили здоровенные рыжие муравьи, про которых кто-то сказал, что они называются мирмики, а мне послышалось "мирники". А в другом песчаном сооружении жили маленькие черные муравьи, остававшиеся безымянными.
Так вот, я, юный "естествоиспытатель" типа "юннат", ловил по одному больших рыжих мирмиков и сажал их в муравейник к маленьким черным муравьям, которые, понятное дело, налетали на чужака, наваливались на него и, как правило, одолевали.
А я следил свысока за этой борьбой в мире насекомых. Хуже того! Если какому-нибудь из рыжих "мирников" удавалось вырваться и убежать, я иногда ловил его и сажал обратно, фактически отправлял на медленную казнь.
Периодически я также подбрасывал муравьям разных жучков и следил за их борьбой. Вот такой изощренный детский садизм. Совестно признаваться, но что было, то было. Хорошо хоть, насекомым лапки не отрывал.
Но не воспринимал я насекомых как "братьев наших меньших". И сейчас ненавижу пауков или тараканов, да любых насекомых давлю нещадно, если вдруг кто-то из них обнаружится в доме.
Но я всегда очень любил - и продолжаю любить - собак и кошек. В равной степени, тех и других одинаково.
Лагерные страдания
Ну и последний сюжет из мира детства - про пионерский лагерь.
Я там был в первый и последний раз в жизни после первого класса. И это было ужасно.
До того мне случалось неоднократно отправляться вместе с детским садом на загородную дачу. В те годы это было обычным делом, такие дачи были чуть ли не у всех московских детских садов. Мой kindergarten был самый обыкновенный, на улице Правды, отнюдь не элитный и не особенный.
Кстати, забавно, что мой детский сад располагался в нижней части дома, где, как я выяснил много десятилетий спустя, в те же самые годы, примерно с 1964 по 1967 жил мой друг Игорь Дудинский. Но между нами тогда лежала возрастная пропасть, если учесть, что Дуда - так его все называют - родился в 1947 году.
Про детский сад я еще помню только, что была там девочка по фамилии Чимчинская, которая, как я теперь понимаю, оказывала мне повышенное внимание. Так, она единственная ждала до конца, пока я поем, чтобы вместе идти гулять или играть. А ел я очень и очень долго!
На детсадовской даче меня много раз навещали мама, тетя и даже бабушка, пока была относительно легка на подъем.
А пионерский лагерь, куда меня отправили, находился в Крыму, около Евпатории. Назывался "Чайка", если не ошибаюсь. Говорят, пользовался какой-то славой. Всё может быть, но сказать, что мне там не понравилось - значит ничего не сказать.
Это было отвратительно! Один, вдали от родных и близких, в отряде с какими-то гнусными, противными детьми, с которыми невозможно было нормально общаться. С омерзительным питанием, а кормили будто специально всем тем, что я терпеть не мог, особенно кашами, например гречкой с молоком. Помню, что я сидел по полчаса, вычерпывая молоко из тарелки и с отвращением отодвигая катышки гречки.
Да плохо было всё. Даже Черное море не помогало и не спасало, тем более, что в нем нам не давали нормально плавать - не помню, как и почему конкретно, но удовольствия от морских купаний я в том проклятом лагере не получал. Хотя вообще море очень любил и люблю, плавать в нем - одно из самых любимых моих занятий.
Кстати, пионервожатых напрочь не помню. Да они наверняка занимались не нами, а известно чем.
Никаких ЧП и серьезных драм или драк не случилось, однако неприятные ощущения сохранились на всю жизнь. Даже сейчас вздрагиваю при воспоминаниях о лагере. Слово-то какое противное, сразу навевающее мысли о неволе, решетке и всяких прелестях тоталитаризма.
Я решительно не был приспособлен и склонен к коллективному отдыху, был и остаюсь категорическим индивидуалистом.
Когда мама приехала в лагерь меня забирать, она была поражена моим нездоровым обликом и худобой на грани истощения - я же там почти ничего не ел. Ну а я выдвинул ультиматум: больше никогда никаких пионерских лагерей! Я не просил, а требовал. Пришлось маме требования мои выполнить. Тем более, ей самой безумно не понравилось, что я выглядел, словно "приютский ребенок". Это ее словосочетание я тоже запомнил на всю жизнь.
В то лето после лагеря мы перебрались в Судак продолжать отдых. Но это уже другая тема, крымская, весьма актуальная нынче, и я обязательно к ней перейду в следующей главе.
Отца Вани и Пети Юрия Ивановича Симонова, ветерана и инвалида войны, я уже упоминал. Он был, между прочим, очень интересным человеком, "секретным физиком", участвовал в разработке какой-то хреновины, то ли антенны, то ли еще чего-то, что запускали на Венеру. А я его помню как очень доброго и душевного, открытого человека, на редкость деликатного, который всегда любил и баловал нас, детей.
Юрий Иванович потерял на войне ногу, у него была машина с ручным управлением, с которой он почти все свободное время возился в гараже возле того самого старого деревянного дома, и эту его маленькую скромную машину вся большая семья эксплуатировала по полной программе.
А сестра Юры Нина Симонова была в свое время известной балериной, солисткой Большого театра. Мы ее так и звали - Нина-балерина. Я смутно помню, как она показывала нам, малым детям, балетные па и прочие разные движения. Своих детей у нее не было, занималась Юриными, да и мною тоже, до десяти лет, пока мы все жили под одной крышей.
Когда дом сломали, Симоновы переехали в квартиры в большом доме возле Савеловского вокзала. Совсем недалеко от меня, но я к стыду своему, нечасто бывал у Юриной вдовы Рены - полное имя Рената Петровна. Она - дочь генерала, на редкость порядочного и честного человека, фамилия его Мотаев. Выйдя в отставку, он жил на острове посреди Псковского озера и регулярно присылал нам соленых снетков. Безумно вкусная рыба, но я с давних детских пор ее не пробовал и нигде не видел. Увы, Рену мы тоже похоронили, и ей Царствие Небесное.
У Симоновых была, да и сейчас есть, дача в поселке возле платформы Григорово по Казанской дороге. Там я в детстве проводил много времени. Туда, например, отправили нас, детей, когда умерла бабушка. Но ездили мы туда и не по таким грустным поводам.
Неестественный отбор
На той даче я проявлял себя не лучшим образом, каюсь. Хотели картинок из детства? Получите.
На участке было два муравейника. В одном жили здоровенные рыжие муравьи, про которых кто-то сказал, что они называются мирмики, а мне послышалось "мирники". А в другом песчаном сооружении жили маленькие черные муравьи, остававшиеся безымянными.
Так вот, я, юный "естествоиспытатель" типа "юннат", ловил по одному больших рыжих мирмиков и сажал их в муравейник к маленьким черным муравьям, которые, понятное дело, налетали на чужака, наваливались на него и, как правило, одолевали.
А я следил свысока за этой борьбой в мире насекомых. Хуже того! Если какому-нибудь из рыжих "мирников" удавалось вырваться и убежать, я иногда ловил его и сажал обратно, фактически отправлял на медленную казнь.
Периодически я также подбрасывал муравьям разных жучков и следил за их борьбой. Вот такой изощренный детский садизм. Совестно признаваться, но что было, то было. Хорошо хоть, насекомым лапки не отрывал.
Но не воспринимал я насекомых как "братьев наших меньших". И сейчас ненавижу пауков или тараканов, да любых насекомых давлю нещадно, если вдруг кто-то из них обнаружится в доме.
Но я всегда очень любил - и продолжаю любить - собак и кошек. В равной степени, тех и других одинаково.
Лагерные страдания
Ну и последний сюжет из мира детства - про пионерский лагерь.
Я там был в первый и последний раз в жизни после первого класса. И это было ужасно.
До того мне случалось неоднократно отправляться вместе с детским садом на загородную дачу. В те годы это было обычным делом, такие дачи были чуть ли не у всех московских детских садов. Мой kindergarten был самый обыкновенный, на улице Правды, отнюдь не элитный и не особенный.
Кстати, забавно, что мой детский сад располагался в нижней части дома, где, как я выяснил много десятилетий спустя, в те же самые годы, примерно с 1964 по 1967 жил мой друг Игорь Дудинский. Но между нами тогда лежала возрастная пропасть, если учесть, что Дуда - так его все называют - родился в 1947 году.
Про детский сад я еще помню только, что была там девочка по фамилии Чимчинская, которая, как я теперь понимаю, оказывала мне повышенное внимание. Так, она единственная ждала до конца, пока я поем, чтобы вместе идти гулять или играть. А ел я очень и очень долго!
На детсадовской даче меня много раз навещали мама, тетя и даже бабушка, пока была относительно легка на подъем.
А пионерский лагерь, куда меня отправили, находился в Крыму, около Евпатории. Назывался "Чайка", если не ошибаюсь. Говорят, пользовался какой-то славой. Всё может быть, но сказать, что мне там не понравилось - значит ничего не сказать.
Это было отвратительно! Один, вдали от родных и близких, в отряде с какими-то гнусными, противными детьми, с которыми невозможно было нормально общаться. С омерзительным питанием, а кормили будто специально всем тем, что я терпеть не мог, особенно кашами, например гречкой с молоком. Помню, что я сидел по полчаса, вычерпывая молоко из тарелки и с отвращением отодвигая катышки гречки.
Да плохо было всё. Даже Черное море не помогало и не спасало, тем более, что в нем нам не давали нормально плавать - не помню, как и почему конкретно, но удовольствия от морских купаний я в том проклятом лагере не получал. Хотя вообще море очень любил и люблю, плавать в нем - одно из самых любимых моих занятий.
Кстати, пионервожатых напрочь не помню. Да они наверняка занимались не нами, а известно чем.
Никаких ЧП и серьезных драм или драк не случилось, однако неприятные ощущения сохранились на всю жизнь. Даже сейчас вздрагиваю при воспоминаниях о лагере. Слово-то какое противное, сразу навевающее мысли о неволе, решетке и всяких прелестях тоталитаризма.
Я решительно не был приспособлен и склонен к коллективному отдыху, был и остаюсь категорическим индивидуалистом.
Когда мама приехала в лагерь меня забирать, она была поражена моим нездоровым обликом и худобой на грани истощения - я же там почти ничего не ел. Ну а я выдвинул ультиматум: больше никогда никаких пионерских лагерей! Я не просил, а требовал. Пришлось маме требования мои выполнить. Тем более, ей самой безумно не понравилось, что я выглядел, словно "приютский ребенок". Это ее словосочетание я тоже запомнил на всю жизнь.
В то лето после лагеря мы перебрались в Судак продолжать отдых. Но это уже другая тема, крымская, весьма актуальная нынче, и я обязательно к ней перейду в следующей главе.