Необязательные мемуары. Еще Театр Советской армии
27.05.2020 10:29
Хороший сталинист
Это Виктор Иванович Якимов, дважды начальник театра. Он сперва отработал в мое время, потом ушел на повышение в Главпур, стал генералом, а затем его упросили вернуться в театр и снова им поруководить.
Виктор Иванович - очень хороший человек. Немного "сапог", как говорится, ну так это было нормально для полковника.
Помнится, когда был поставлен "Идиот" по Достоевскому, Якимов заявил принимавшим постановку генералам из Главпура: "Спектакль отличный, в нем нет достоевщины!"
Режиссер спектакля Юрий Иванович Еремин предпочел не возражать, хотя похвала эта была странная.
Вспомню еще один эпизод, уже из истории моего общения с Виктором Ивановичем. Однажды 23 февраля, когда в театре не было начальства, и мы в команде отмечали этот славный день, Якимов позвонил в театр.
Трубку взял я, как прикрепленный к секретарше начальника театра и обманчиво трезвым голосом ответил: "Дежурный по театру рядовой Троицкий слушает!"
Виктор Иванович задал пару дежурных вопросов, однако я, вместо того, чтобы отвечать максимально просто и кратко, решил зачем-то произнести сложное слово "благополучно". И слово это у меня не выговорилось! "Блабо, благо", - несколько раз попытался я отрапортовать, спотыкаясь, но не получалось. Я был в ужасе, в холодном поту, но никаких последствий не было.
"Вижу, что вы хорошо отдыхаете!", - только и сказал Якимов, сдерживая смех. И никогда потом об этом разговоре не напоминал.
Справедливости ради надо заметить, что хороший человек Виктор Якимов - упорный и весьма твердолобый сталинист. Хотя опять-таки чего еще ждать от главпуровского армейского чиновника? Он гордился, например, тем, что в ЦАТСА работает внук Сталина Александр Бурдонский (дедушка, правда, не одобрил бы некоторых особенностей внука, но не будем в это углубляться, тем более, что и Бурдонский уже покинул сей мир).
Задним числом выяснилось, что в театре при мне работал суровый антисталинист - главный художник Петр Алексеевич Белов. Он, правда, тщательно скрывал свои взгляды и свои картины, которые были выставлены только в Перестройку, уже после преждевременной смерти автора (так сказать, "дотянулся проклятый").
Виктор Иванович - очень хороший человек. Немного "сапог", как говорится, ну так это было нормально для полковника.
Помнится, когда был поставлен "Идиот" по Достоевскому, Якимов заявил принимавшим постановку генералам из Главпура: "Спектакль отличный, в нем нет достоевщины!"
Режиссер спектакля Юрий Иванович Еремин предпочел не возражать, хотя похвала эта была странная.
Вспомню еще один эпизод, уже из истории моего общения с Виктором Ивановичем. Однажды 23 февраля, когда в театре не было начальства, и мы в команде отмечали этот славный день, Якимов позвонил в театр.
Трубку взял я, как прикрепленный к секретарше начальника театра и обманчиво трезвым голосом ответил: "Дежурный по театру рядовой Троицкий слушает!"
Виктор Иванович задал пару дежурных вопросов, однако я, вместо того, чтобы отвечать максимально просто и кратко, решил зачем-то произнести сложное слово "благополучно". И слово это у меня не выговорилось! "Блабо, благо", - несколько раз попытался я отрапортовать, спотыкаясь, но не получалось. Я был в ужасе, в холодном поту, но никаких последствий не было.
"Вижу, что вы хорошо отдыхаете!", - только и сказал Якимов, сдерживая смех. И никогда потом об этом разговоре не напоминал.
Справедливости ради надо заметить, что хороший человек Виктор Якимов - упорный и весьма твердолобый сталинист. Хотя опять-таки чего еще ждать от главпуровского армейского чиновника? Он гордился, например, тем, что в ЦАТСА работает внук Сталина Александр Бурдонский (дедушка, правда, не одобрил бы некоторых особенностей внука, но не будем в это углубляться, тем более, что и Бурдонский уже покинул сей мир).
Задним числом выяснилось, что в театре при мне работал суровый антисталинист - главный художник Петр Алексеевич Белов. Он, правда, тщательно скрывал свои взгляды и свои картины, которые были выставлены только в Перестройку, уже после преждевременной смерти автора (так сказать, "дотянулся проклятый").
И еще одного человечка не могу не вспомнить. Некто Иван Петрович Козаченко, освобожденный секретарь парткома театра. Всегда довольный, улыбающийся, классическая ходячая иллюстрация к фразе из миниатюры покойного Евдокимова "морда красная", как будто он всегда был "после бани".
У Ивана Петровича в театре был большой собственный кабинет. Чем он там занимался - неизвестно. Когда я туда заходил с поручениями от начальника, он, как правило, или собирался лечь на удобный диван, или вставал с него. Не делал больше ничего и никогда, только проводил партсобрания. И наверняка получал неплохую зарплату.
Мина, маленькая как свеколка
Теперь про "Белую палатку".
Пьесу эту написал Иван Стаднюк, она получилась у него очень бездарная (если так можно выразиться), написана каким-то удивительно шершавым, корявым, узловатым языком...
Однако мне этот спектакль был не то что бы дорог, но он долго оставался частью моей жизни. Нас было всего четверо ребят из команды актеров-военнослужащих, кто прошел все его репетиции, потом целый год в нем участвовал, снимался и в телевизионном варианте: Денис Евстигнеев, актер Анатолий Иванов, создавший с нуля "образ" ординарца, получившего по ходу репетиций даже фамилию Семенов и попавшего в титры (хотя в театральной программке никакого Семенова нетути, как не было его в оригинале пьесы), актер Алексей Эрин, ныне покойный (о нем я написал в предыдущей главе) и аз многогрешный.
У Ивана Петровича в театре был большой собственный кабинет. Чем он там занимался - неизвестно. Когда я туда заходил с поручениями от начальника, он, как правило, или собирался лечь на удобный диван, или вставал с него. Не делал больше ничего и никогда, только проводил партсобрания. И наверняка получал неплохую зарплату.
Мина, маленькая как свеколка
Теперь про "Белую палатку".
Пьесу эту написал Иван Стаднюк, она получилась у него очень бездарная (если так можно выразиться), написана каким-то удивительно шершавым, корявым, узловатым языком...
Однако мне этот спектакль был не то что бы дорог, но он долго оставался частью моей жизни. Нас было всего четверо ребят из команды актеров-военнослужащих, кто прошел все его репетиции, потом целый год в нем участвовал, снимался и в телевизионном варианте: Денис Евстигнеев, актер Анатолий Иванов, создавший с нуля "образ" ординарца, получившего по ходу репетиций даже фамилию Семенов и попавшего в титры (хотя в театральной программке никакого Семенова нетути, как не было его в оригинале пьесы), актер Алексей Эрин, ныне покойный (о нем я написал в предыдущей главе) и аз многогрешный.
Чем памятен мне этот спектакль? В нем я в первый и последний раз исполнял махонькую роль со словами. Исполнял "в очередь", добился такой чести не сразу.
В спектакле я изображал санитара. Мы с коллегой вносили на сцену носилки с тяжело раненным бойцом, над ним склонялась женщина - фронтовой врач, а затем происходил такой обмен репликами:
Санитар: Осторожно, доктор, там мина!
Доктор: Что за мина?
Первый санитар: Маленькая, как свеколка, попала лейтенанту в плечо и не разорвалась
Второй санитар: Трогать было нельзя
Первый санитар: Поэтому и несли. В машине бы она сразу бабахнула
Сначала мне доверили только реплику второго санитара, но потом я выбил себе право произносить более длинные фразы первого санитара. Текст, как видите, офигительный. Но какой уж есть!
Естественно, я подходил к этому обмену репликами творчески. То вводил сильно фрикативное украинское "г" в слово "трогать". То гримировался под негра, пугая актеров, игравших врачей. А однажды мы с Эриным устроили целую импровизированную дискуссию о размерах мины: он говорил "маленькая, как свеколка", я возражал "Нет, как луковка!", но он настаивал на своем: "Нет, как свеколка!", но я все-таки упорствовал: "нет, как луковка, я лучше знаю!"
При этом мы жестикулировать не могли, так как держали в руках носилки с весьма увесистым актером, который хохотал, закрывшись одеялом.
Вот этим мне и дорог был тот спектакль. Он давал возможность похулиганить. Кроме того, там играла очаровательная Люся Коныгина, рядом с которой просто было приятно находиться на сцене. И еще там был Константин Федорович Захаров! Замечательный человек и прекрасный артист, великий мастер раскалывать партнеров и произносить всякие остроумные реплики в сторону с серьезным и даже трагическим видом. Увы, его больше нет с нами, он скончался в 1989 году, прожив всего 57 лет.
Когда я говорю, что пьеса бездарная, я имею в виду ее литературную сторону. Ничего дурного в ней нет, тема самая благородная, а коллизия с миной, которая попала в плечо и не разорвалась - подлинная, как и подвиг хирурга, сумевшего извлечь эту мину (Захаров и играет этого хирурга), сохранив жизнь бойцу.
Но уж очень плохо написаны все диалоги! Да и режиссура была под стать драматургии.
Художником, сценографом спектакля был Саша Боровский, ныне ставший знаменитым и престижным мастером своего дела, но он уже тогда демонстрировал свой талант. Боровский придумал интересное оформление постановки.
Как бы его описать? На штанкетах висели ряд за рядом брезентовые палатки, и по ходу действия штанкеты должны были опускаться и подниматься, преобразуя и по-разному форматируя пространство сцены.
Номинальным режиссером числился Виталий Ованесов, некогда известный актер, кстати хороший актер, решивший вдруг податься в режиссуру, заочно где-то учившийся и получивший по какому-то загадочному блату право на постановку пьесы Стаднюка для дипломного спектакля, что обеспечивало спектаклю зеленый свет, ведь Стаднюк был литературным "генералом" и потом даже протащил постановку на телевидение.
Ованесов был абсолютно беспомощен в режиссуре и совсем не использовал хитро и интересно задуманную декорацию Саши Боровского. Спектакль надо было срочно выпускать к дате (то ли 23 февраля, то ли 9 мая), но горе-режиссер забуксовал.
В результате спектакль ставили аж три (!) режиссера. Сперва пытался что-то сделать Ион Унгуряну, который числился руководителем этой дипломной постановки, но и у него ничего не вышло. Тогда пришел главный режиссер Юрий Иванович Еремин и прямо у меня на глазах, за один день, точнее, за несколько часов сделал более-менее динамичный и достаточно яркий спектакль практически из ничего. Прежде всего потому, что Еремин увидел и оценил возможности декорации Боровского. И сразу всё заиграло!
В спектакле я изображал санитара. Мы с коллегой вносили на сцену носилки с тяжело раненным бойцом, над ним склонялась женщина - фронтовой врач, а затем происходил такой обмен репликами:
Санитар: Осторожно, доктор, там мина!
Доктор: Что за мина?
Первый санитар: Маленькая, как свеколка, попала лейтенанту в плечо и не разорвалась
Второй санитар: Трогать было нельзя
Первый санитар: Поэтому и несли. В машине бы она сразу бабахнула
Сначала мне доверили только реплику второго санитара, но потом я выбил себе право произносить более длинные фразы первого санитара. Текст, как видите, офигительный. Но какой уж есть!
Естественно, я подходил к этому обмену репликами творчески. То вводил сильно фрикативное украинское "г" в слово "трогать". То гримировался под негра, пугая актеров, игравших врачей. А однажды мы с Эриным устроили целую импровизированную дискуссию о размерах мины: он говорил "маленькая, как свеколка", я возражал "Нет, как луковка!", но он настаивал на своем: "Нет, как свеколка!", но я все-таки упорствовал: "нет, как луковка, я лучше знаю!"
При этом мы жестикулировать не могли, так как держали в руках носилки с весьма увесистым актером, который хохотал, закрывшись одеялом.
Вот этим мне и дорог был тот спектакль. Он давал возможность похулиганить. Кроме того, там играла очаровательная Люся Коныгина, рядом с которой просто было приятно находиться на сцене. И еще там был Константин Федорович Захаров! Замечательный человек и прекрасный артист, великий мастер раскалывать партнеров и произносить всякие остроумные реплики в сторону с серьезным и даже трагическим видом. Увы, его больше нет с нами, он скончался в 1989 году, прожив всего 57 лет.
Когда я говорю, что пьеса бездарная, я имею в виду ее литературную сторону. Ничего дурного в ней нет, тема самая благородная, а коллизия с миной, которая попала в плечо и не разорвалась - подлинная, как и подвиг хирурга, сумевшего извлечь эту мину (Захаров и играет этого хирурга), сохранив жизнь бойцу.
Но уж очень плохо написаны все диалоги! Да и режиссура была под стать драматургии.
Художником, сценографом спектакля был Саша Боровский, ныне ставший знаменитым и престижным мастером своего дела, но он уже тогда демонстрировал свой талант. Боровский придумал интересное оформление постановки.
Как бы его описать? На штанкетах висели ряд за рядом брезентовые палатки, и по ходу действия штанкеты должны были опускаться и подниматься, преобразуя и по-разному форматируя пространство сцены.
Номинальным режиссером числился Виталий Ованесов, некогда известный актер, кстати хороший актер, решивший вдруг податься в режиссуру, заочно где-то учившийся и получивший по какому-то загадочному блату право на постановку пьесы Стаднюка для дипломного спектакля, что обеспечивало спектаклю зеленый свет, ведь Стаднюк был литературным "генералом" и потом даже протащил постановку на телевидение.
Ованесов был абсолютно беспомощен в режиссуре и совсем не использовал хитро и интересно задуманную декорацию Саши Боровского. Спектакль надо было срочно выпускать к дате (то ли 23 февраля, то ли 9 мая), но горе-режиссер забуксовал.
В результате спектакль ставили аж три (!) режиссера. Сперва пытался что-то сделать Ион Унгуряну, который числился руководителем этой дипломной постановки, но и у него ничего не вышло. Тогда пришел главный режиссер Юрий Иванович Еремин и прямо у меня на глазах, за один день, точнее, за несколько часов сделал более-менее динамичный и достаточно яркий спектакль практически из ничего. Прежде всего потому, что Еремин увидел и оценил возможности декорации Боровского. И сразу всё заиграло!
