Необязательные мемуары. Черный день Белого дома. Окончание
12.06.2020 11:15
На войне, как на войне
"К этому моменту почти все наличествующие журналисты собрались вместе и организованно эвакуировались в центральную часть здания — подальше от наружных стен и примыкавших к ним помещений. Во время отхода я слышал, как пули свистели всюду: в буфетах, на лестницах, в коридорах и кабинетах. Позднее именно из этой части здания мимо меня санитары на носилках пронесли пять трупов... Досталось и журналистам, особенно из агентства «Постфактум»: Лариса Солодухина была ранена в ногу, а Максим Хрусталев тяжело ранен в горло, до середины прошлой недели врачи бились за его жизнь".
КОММЕНТАРИЙ: С Максимом Хрусталевым я буквально накануне договорился, что он придет в редакцию, чтобы мы взяли его в штат. Потом, спустя несколько месяцев, он говорил мне с черным юмором: "Ты уж извини, что я не смог прийти утром 4 октября к тебе в кабинет". В 2008 году мы с Максимом поработали вместе в "Московском корреспонденте", но совсем недолго. Впрочем, это уже другая история.
Ранение было тяжелым. Максим так от него до конца и не оправился и скончался в 2017 году, Царствие ему Небесное. Еще одна жертва...
"Почти все безоружное население Белого дома собралось в зале Совета Национальностей, в котором нет окон. Туда умудрились набиться до тысячи человек: буфетчицы, уборщицы, работники аппарата, депутаты, группа пятнадцатилетних детей из «Отряда бойцов за лучшее будущее». Попозже этих фанатичных детей увели в подвал и, по-моему, под пули их не выводили.
Но паники не было. Царила атмосфера "фронтового братства": не помню ни одного случая грубости или хамства. По рядам пускали хлеб, какие-то пироги с мясом, сигареты, бутылки с Нарзаном. Спиртного не было, хотя многие, в том числе и народные избранники, были не вполне трезвы. Пьяных людей с оружием я лично не видел. Так же, как не видел ни одного вооруженного депутата. Я побеседовал с многими из них, в том числе с Бабуриным и Константиновым. Все как один говорили: сопротивление бессмысленно, надо сдаваться. Но выходить с белым флагом никто не хотел: некие свидетели утверждали, что по парламентерам стреляют.
КОММЕНТАРИЙ: Из-за фразы про Илью Константинова меня потом тягали несколько раз на допрос. Как свидетеля. Ведь Илья был арестован, его причислили к "организаторам мятежа".
На допросах я на всякий случай прикидывался шлангом и отвечал, что ничего не знаю и не помню. Понимал, что любой неосторожной фразой мог ухудшить положение арестованных. Про Илью я еще расскажу подробнее.
"Я не чувствовал себя заложником. Силой нас в Белом доме никто не удерживал. Просто оставаться в крепких стенах казалось безопаснее, чем убегать через хорошо простреливаемое пространство.
С трибуны Совета Национальностей читали патриотические стихи, запевали русские песни и произносили молитвы.
Я представил себе, как в этот зал, туго набитый людьми залетает случайный снаряд или граната. Поделился своими мыслями с депутатом Шуйковым, неоднократно бывавшем в Абхазии. Тот ответил только: "Надеюсь, что они этого не сделают". Скажу честно: после того, что я видел на шестом этаже, у меня такой уверенности не было".
В ожидании капитуляции
"Начиная с двух часов дня все напряженно ожидали капитуляции. К этому были готовы даже вооруженные ополченцы. Но никто не сообщал нам о ее условиях, а обстрел не прекращался ни на минуту.
Создавалось впечатление, что нас решили брать, как "банду боевиков". Кстати, я так и не видел ни одного человека, хоть немного напоминавшего боевика. Возможно, они сражались на первых рубежах обороны, где мне так и не посчастливилось побывать. Но та разношерстная публика с автоматами, что моталась внутри здания, похоже, не представляла серьезной опасности для опытного спецназа. Они отстреливались неохотно, по инерции, материли и Руцкого, и своего непосредственного командира Макашова и мечтали сдаться. Я несколько раз общался с ними возле Совета Национальностей, куда они приходили перекурить и закусить.
Накануне ночью я побеседовал и с другими защитниками Белого дома: например, с двумя студентами из МГУ и МГИМО, пришедшим туда по идейным соображениям — "защищать Советы и Конституцию". После останкинского кошмара их пыл поугас, и они уже перестали понимать, за что сражаются. Я так и не знаю, остались ли эти ребята в живых.
Когда все приготовились сдаваться, возникло неслыханное множество миротворцев, посредников и парламентеров. Депутат Иона Андронов привел в Белый дом некоего капитана Емельянова. Тот дал десять минут на эвакуацию женщин, стариков и всех, кто пожелает уйти, а затем пообещал вертолетно-танковый десант. За эти десять минут никто не только не успел уйти, но даже собраться в одном месте. Затем по радио передали информацию о том, что к Белому дому идут с белыми флагами: весь Конституционный суд, митрополит Ювеналий и субъекты Федерации. Все обрадовались, но вслед за ободряющей информацией раздались два залпа из танков и полились пулеметные очереди.
Переговорную инициативу попытался взять в свои руки депутат Олег Румянцев. Лежа на полу в кабинете Руцкого, он дозвонился по радиотелефону вице-премьеру Олегу Лобову, председателю КС Валерию Зорькину и в какие-то иностранные посольства. Взывал о заступничестве. По словам Румянцева, все обещали помочь. Но стрельба не утихала. Капитуляции, видимо, ждали не от Румянцева, а от Хасбулатова и Руцкого. Однако те молчали.
По "Маяку" вдруг сообщили, что спецназ занял первые четыре этажа Белого дома и там идет ожесточенный бой с бандитами. Может быть, так и было. Но тут как раз с третьего этажа вернулась "разведгруппа" журналистов, искавшая наиболее безопасный выход из здания. Они не видели спецназа. И возникло еще одно противоречие с официальной информацией: я ручаюсь, что за все девять часов, что провел под обстрелом, я только один раз услышал выстрел внутри здания: когда психанувший "макашовец" пальнул в потолок. Перестрелка шла на улице. Даже неопытный человек не сможет спутать звук наружных выстрелов с диким гулом канонады внутри помещений.
Когда надежда совсем умерла и мы готовились к тому, что нас всех забросают гранатами, в Совет национальности вдруг явились два подполковника из группы "Альфа". Они заявили, что не хотят проливать кровь и пообещали организовать коридор, по которому выпустят всех из осажденного здания, а затем посадят в свои автобусы и развезут по домам.
Некоторые заворчали: Это ловушка, нас увезут в Лефортово. Но другие, даже Бабурин, были готовы уехать хоть куда, лишь бы подальше от этого проклятого дома.
Правда, альфовцы пояснили, что всё не так просто. По их словам, Белый дом штурмуют несколько разных подразделений, подчиняющихся разным министерствам, и надо обговорить условия капитуляции с начальниками соседей "Альфы" по штурму, на что уйдет не менее двух-трех часов.
Все несколько приуныли (было уже 4 часа дня, к семи темнеет, а хотелось уйти до темноты), но приготовились терпеливо ждать.
Возник первый зампред ВС Юрий Воронин, рядом с ним Владимир Ильич Новиков, они начали планировать: уходим все с российским флагом в руках... Прекраснодушные мечтания парламентской элиты были разрушены ожесточенными автоматными очередями небывалой интенсивности в непосредственной близости, у меня было ощущение, что стреляют уже во внутреннем дворике.
Началась паника. Все стали забиваться по углам. И тогда наконец пришло избавление.
Исход
"...Бойцы группы "Альфа" возникли в конце коридора бесшумно и внезапно, как инопланетяне. Первой их командой было: "Немедленно перестать бояться!" Мы подняли руки над головой. Журналистов "Альфа" обыскивала не тщательно, формально. Затем всех гурьбой повели на выход. Командир приказал: "Чтоб ни одного грубого слова!" Посидев в вестибюле, мы вышли на долгожданный воздух.
К сожалению, при проходе через внешнее оцепление, я с такой деликатностью, как у "Альфы", больше не сталкивался. Чем дальше я отходил от эпицентра боев, тем тщательнее меня обыскивали и тем круче со мной обращались. При этом применялась ненормативная лексика и команды: "Ложись лицом вниз, так-перетак!" А возле 11-го отделения милиции я стал свидетелем пропаганды интернационализма. Майор выговаривал омоновцу, выведенному из Белого дома: "Кому ты, сука, продался? Один — не то поляк, не то еврей, другой вовсе кавказец! А ты же русский человек!"
За сутки моего заточения в "цитадели парламентаризма" Москва неузнаваемо изменилась. Но для меня важнее всего было, что я вышел из Белого дома живым".
"К этому моменту почти все наличествующие журналисты собрались вместе и организованно эвакуировались в центральную часть здания — подальше от наружных стен и примыкавших к ним помещений. Во время отхода я слышал, как пули свистели всюду: в буфетах, на лестницах, в коридорах и кабинетах. Позднее именно из этой части здания мимо меня санитары на носилках пронесли пять трупов... Досталось и журналистам, особенно из агентства «Постфактум»: Лариса Солодухина была ранена в ногу, а Максим Хрусталев тяжело ранен в горло, до середины прошлой недели врачи бились за его жизнь".
КОММЕНТАРИЙ: С Максимом Хрусталевым я буквально накануне договорился, что он придет в редакцию, чтобы мы взяли его в штат. Потом, спустя несколько месяцев, он говорил мне с черным юмором: "Ты уж извини, что я не смог прийти утром 4 октября к тебе в кабинет". В 2008 году мы с Максимом поработали вместе в "Московском корреспонденте", но совсем недолго. Впрочем, это уже другая история.
Ранение было тяжелым. Максим так от него до конца и не оправился и скончался в 2017 году, Царствие ему Небесное. Еще одна жертва...
"Почти все безоружное население Белого дома собралось в зале Совета Национальностей, в котором нет окон. Туда умудрились набиться до тысячи человек: буфетчицы, уборщицы, работники аппарата, депутаты, группа пятнадцатилетних детей из «Отряда бойцов за лучшее будущее». Попозже этих фанатичных детей увели в подвал и, по-моему, под пули их не выводили.
Но паники не было. Царила атмосфера "фронтового братства": не помню ни одного случая грубости или хамства. По рядам пускали хлеб, какие-то пироги с мясом, сигареты, бутылки с Нарзаном. Спиртного не было, хотя многие, в том числе и народные избранники, были не вполне трезвы. Пьяных людей с оружием я лично не видел. Так же, как не видел ни одного вооруженного депутата. Я побеседовал с многими из них, в том числе с Бабуриным и Константиновым. Все как один говорили: сопротивление бессмысленно, надо сдаваться. Но выходить с белым флагом никто не хотел: некие свидетели утверждали, что по парламентерам стреляют.
КОММЕНТАРИЙ: Из-за фразы про Илью Константинова меня потом тягали несколько раз на допрос. Как свидетеля. Ведь Илья был арестован, его причислили к "организаторам мятежа".
На допросах я на всякий случай прикидывался шлангом и отвечал, что ничего не знаю и не помню. Понимал, что любой неосторожной фразой мог ухудшить положение арестованных. Про Илью я еще расскажу подробнее.
"Я не чувствовал себя заложником. Силой нас в Белом доме никто не удерживал. Просто оставаться в крепких стенах казалось безопаснее, чем убегать через хорошо простреливаемое пространство.
С трибуны Совета Национальностей читали патриотические стихи, запевали русские песни и произносили молитвы.
Я представил себе, как в этот зал, туго набитый людьми залетает случайный снаряд или граната. Поделился своими мыслями с депутатом Шуйковым, неоднократно бывавшем в Абхазии. Тот ответил только: "Надеюсь, что они этого не сделают". Скажу честно: после того, что я видел на шестом этаже, у меня такой уверенности не было".
В ожидании капитуляции
"Начиная с двух часов дня все напряженно ожидали капитуляции. К этому были готовы даже вооруженные ополченцы. Но никто не сообщал нам о ее условиях, а обстрел не прекращался ни на минуту.
Создавалось впечатление, что нас решили брать, как "банду боевиков". Кстати, я так и не видел ни одного человека, хоть немного напоминавшего боевика. Возможно, они сражались на первых рубежах обороны, где мне так и не посчастливилось побывать. Но та разношерстная публика с автоматами, что моталась внутри здания, похоже, не представляла серьезной опасности для опытного спецназа. Они отстреливались неохотно, по инерции, материли и Руцкого, и своего непосредственного командира Макашова и мечтали сдаться. Я несколько раз общался с ними возле Совета Национальностей, куда они приходили перекурить и закусить.
Накануне ночью я побеседовал и с другими защитниками Белого дома: например, с двумя студентами из МГУ и МГИМО, пришедшим туда по идейным соображениям — "защищать Советы и Конституцию". После останкинского кошмара их пыл поугас, и они уже перестали понимать, за что сражаются. Я так и не знаю, остались ли эти ребята в живых.
Когда все приготовились сдаваться, возникло неслыханное множество миротворцев, посредников и парламентеров. Депутат Иона Андронов привел в Белый дом некоего капитана Емельянова. Тот дал десять минут на эвакуацию женщин, стариков и всех, кто пожелает уйти, а затем пообещал вертолетно-танковый десант. За эти десять минут никто не только не успел уйти, но даже собраться в одном месте. Затем по радио передали информацию о том, что к Белому дому идут с белыми флагами: весь Конституционный суд, митрополит Ювеналий и субъекты Федерации. Все обрадовались, но вслед за ободряющей информацией раздались два залпа из танков и полились пулеметные очереди.
Переговорную инициативу попытался взять в свои руки депутат Олег Румянцев. Лежа на полу в кабинете Руцкого, он дозвонился по радиотелефону вице-премьеру Олегу Лобову, председателю КС Валерию Зорькину и в какие-то иностранные посольства. Взывал о заступничестве. По словам Румянцева, все обещали помочь. Но стрельба не утихала. Капитуляции, видимо, ждали не от Румянцева, а от Хасбулатова и Руцкого. Однако те молчали.
По "Маяку" вдруг сообщили, что спецназ занял первые четыре этажа Белого дома и там идет ожесточенный бой с бандитами. Может быть, так и было. Но тут как раз с третьего этажа вернулась "разведгруппа" журналистов, искавшая наиболее безопасный выход из здания. Они не видели спецназа. И возникло еще одно противоречие с официальной информацией: я ручаюсь, что за все девять часов, что провел под обстрелом, я только один раз услышал выстрел внутри здания: когда психанувший "макашовец" пальнул в потолок. Перестрелка шла на улице. Даже неопытный человек не сможет спутать звук наружных выстрелов с диким гулом канонады внутри помещений.
Когда надежда совсем умерла и мы готовились к тому, что нас всех забросают гранатами, в Совет национальности вдруг явились два подполковника из группы "Альфа". Они заявили, что не хотят проливать кровь и пообещали организовать коридор, по которому выпустят всех из осажденного здания, а затем посадят в свои автобусы и развезут по домам.
Некоторые заворчали: Это ловушка, нас увезут в Лефортово. Но другие, даже Бабурин, были готовы уехать хоть куда, лишь бы подальше от этого проклятого дома.
Правда, альфовцы пояснили, что всё не так просто. По их словам, Белый дом штурмуют несколько разных подразделений, подчиняющихся разным министерствам, и надо обговорить условия капитуляции с начальниками соседей "Альфы" по штурму, на что уйдет не менее двух-трех часов.
Все несколько приуныли (было уже 4 часа дня, к семи темнеет, а хотелось уйти до темноты), но приготовились терпеливо ждать.
Возник первый зампред ВС Юрий Воронин, рядом с ним Владимир Ильич Новиков, они начали планировать: уходим все с российским флагом в руках... Прекраснодушные мечтания парламентской элиты были разрушены ожесточенными автоматными очередями небывалой интенсивности в непосредственной близости, у меня было ощущение, что стреляют уже во внутреннем дворике.
Началась паника. Все стали забиваться по углам. И тогда наконец пришло избавление.
Исход
"...Бойцы группы "Альфа" возникли в конце коридора бесшумно и внезапно, как инопланетяне. Первой их командой было: "Немедленно перестать бояться!" Мы подняли руки над головой. Журналистов "Альфа" обыскивала не тщательно, формально. Затем всех гурьбой повели на выход. Командир приказал: "Чтоб ни одного грубого слова!" Посидев в вестибюле, мы вышли на долгожданный воздух.
К сожалению, при проходе через внешнее оцепление, я с такой деликатностью, как у "Альфы", больше не сталкивался. Чем дальше я отходил от эпицентра боев, тем тщательнее меня обыскивали и тем круче со мной обращались. При этом применялась ненормативная лексика и команды: "Ложись лицом вниз, так-перетак!" А возле 11-го отделения милиции я стал свидетелем пропаганды интернационализма. Майор выговаривал омоновцу, выведенному из Белого дома: "Кому ты, сука, продался? Один — не то поляк, не то еврей, другой вовсе кавказец! А ты же русский человек!"
За сутки моего заточения в "цитадели парламентаризма" Москва неузнаваемо изменилась. Но для меня важнее всего было, что я вышел из Белого дома живым".