Необязательные мемуары. Молдавия
18.06.2020 09:46
Моя командировка в Молдавию выдалась алкогольно насыщенной. Это была чистейшая авантюра. Я поехал от газеты "Мегаполис-Экспресс" (первой инкарнации, общественно-политической), которая только начала выходить, ее никто не знал, а я прилетел в Кишинев, совершенно не представляя себе, что меня ждет, куда я дальше денусь и что буду делать.
Главный редактор "М-Э" Владимир Павлович Волин сказал, что у него есть в Молдавии друг-приятель, фотограф Тудор Йову, и что он того якобы предупредил. Когда же я прибыл в Кишинев и добрался от аэропорта до Дома печати (или Дома прессы?), то никакого Тудора Йову я там не обнаружил. Стал звонить ему из телефона-автомата (мобильников в те годы еще не было) - ноль реакции. Я сильно загрустил.
Тогда вдруг явился домнул (господин) Йову, в стельку пьяный. Он никак не мог понять, кто я такой, никак не мог вспомнить, что это за "Владимир Волин", с трудом сообразил, чего я от него хочу, но даже сквозь алкогольные пары взыграло молдавское гостеприимство, и он позвал меня за собой.
Мы пришли в его студию. Два квартала от центрального проспекта, тогда - проспекта Ленина (сейчас, наверное, Независимости или Штефана ЧелМарэ), но - чисто сельская местность. Утопающие в зелени домики, петухи кричат. В одном из таких домиков меня и поселили.
Тудор Йову загадочно предупредил, что ночью кто-то может ко мне прийти, и удалился. Но никто ночью не появился, а утром фотограф "вспомнил всё" и долго извинялся.
Еще в самолёте меня накручивали какие-то тётки: мол, в Молдавии ненавидят русских, преследуют и травят, всё ужасно, ну и так далее. Я слушал, фиксировал, но по прибытии ничего подобного не обнаружил.
По крайней мере, меня не преследовали, не травили, зато поили на полную катушку, не меньше, чем в Грузии. Или - потом в Калмыкии.
Гости "хижины дяди Тудора Йову" и он сам тоже пили много, до сих пор помню такую пакость - "Стругураш". Бр-р-р. Но все-таки больше в ход шла водка, коньяки и вино.
Тудор Йову меня приютил, но по работе почти ничем мне не помог, только разве что сопроводил в прогулке по центральному парку и много разного обещал. Но я тогда был молод и напорист, сам пробился в здание парламента и добрался до тогдашнего первого заместителя председателя Верховного Совета Иона Хадыркэ, бывшего комсомольского поэта, а на тот момент лидера Народного фронта, пребывавшего в осторожной умеренной оппозиции, и вытряс из него обтекаемое, зато эксклюзивное интервью.
Крушение миров
То был месяц "парада суверенитетов" в СССР. 12 июня 1990 года, сидя в "хижине дяди Тудора", я наблюдал по телевизору, как принимает знаменитую Декларацию о суверенитете Съезд народных депутатов РСФСР. Молдаване, кстати, приняли такую же декларацию позже, уже после моего отъезда. Но не это важно.
Хотите верьте, хотите нет - ваше дело. Но именно там, пока я гулял по Кишиневу, еще советскому Кишиневу, а город был зеленый, приятный, широкие улицы, парки с белками, всё такое деревенское-провинциальное, я вдруг остро почувствовал, что Советскому Союзу приходит кобздец.
Почему? Не могу объяснить. Но я внезапно понял, что я здесь - иностранец. Что это не моя страна. Хорошая, приятная, гостеприимная, но - чужая, другая.
Даже в советской Прибалтике, не говоря уже о Грузии, у меня ранее не было такого ощущения. А ведь и там, и там на улицах я русской речи почти не слышал. А в Кишиневе по-русски говорили не меньше, чем по-молдавски или по-румынски, что один хрен.
Однако осенило. Как пробило пелену. Как молния щелкнула по носу.
Даже более того. Извините за сравнение, но это было примерно как с Александром Блоком, который в 1917 году слышал "сильный шум внутри и кругом", как будто мир рушится. Вот нечто подобное и я... не столько услышал, сколько ощутил всей кожей в 1990 году.
И не надо грешить на Стругураш! Озарение пришло на абсолютно трезвую голову.
Потом были еще приключения. Случилась гроза с сильным ветром, и в "хижине дяди Тудора" отрубилось электричество. Я перебрался в гостиницу. Кроме того, я нашел корреспондента "Известий" в Молдавии (все-таки я ушел из "Недели" за пару месяцев до того) Эдуарда Кондратова, человека умного, трезвого и наблюдательного, интервью у него брать не стал, просто побеседовал, подробно расспросил о том, что происходит вокруг и многое понял насчет внутриполитической обстановки.
Наконец, Кондратов любезно согласился помочь мне достать билет на самолет в Москву. Без этого я бы не выбрался из гостеприимного Кишинева спустя неделю, а именно на такой срок мы договорились в редакции.
Год с небольшим до конца Союза
Приехав в Москву, я написал о том самом ощущении "крушения миров - крушения Союза" в своем репортаже. Цензуру уже отменили, но заместитель главного редактора, некто Юлиан Лукасик, безумно испугался, не хотел пропускать такие "смелые" пассажи. Пришлось пробивать, скандалить, что без этого в заметке смысла нет, что я ее сниму нафиг, что "вы зря тратили деньги на мою командировку" и так далее. Волин меня поддержал, за что ему спасибо.
Наступали новые времена в журналистике и в стране. Над моими ощущениями и рассуждениями многие смеялись, не желали соглашаться. До подтверждения оставался всего год с небольшим.
Главный редактор "М-Э" Владимир Павлович Волин сказал, что у него есть в Молдавии друг-приятель, фотограф Тудор Йову, и что он того якобы предупредил. Когда же я прибыл в Кишинев и добрался от аэропорта до Дома печати (или Дома прессы?), то никакого Тудора Йову я там не обнаружил. Стал звонить ему из телефона-автомата (мобильников в те годы еще не было) - ноль реакции. Я сильно загрустил.
Тогда вдруг явился домнул (господин) Йову, в стельку пьяный. Он никак не мог понять, кто я такой, никак не мог вспомнить, что это за "Владимир Волин", с трудом сообразил, чего я от него хочу, но даже сквозь алкогольные пары взыграло молдавское гостеприимство, и он позвал меня за собой.
Мы пришли в его студию. Два квартала от центрального проспекта, тогда - проспекта Ленина (сейчас, наверное, Независимости или Штефана ЧелМарэ), но - чисто сельская местность. Утопающие в зелени домики, петухи кричат. В одном из таких домиков меня и поселили.
Тудор Йову загадочно предупредил, что ночью кто-то может ко мне прийти, и удалился. Но никто ночью не появился, а утром фотограф "вспомнил всё" и долго извинялся.
Еще в самолёте меня накручивали какие-то тётки: мол, в Молдавии ненавидят русских, преследуют и травят, всё ужасно, ну и так далее. Я слушал, фиксировал, но по прибытии ничего подобного не обнаружил.
По крайней мере, меня не преследовали, не травили, зато поили на полную катушку, не меньше, чем в Грузии. Или - потом в Калмыкии.
Гости "хижины дяди Тудора Йову" и он сам тоже пили много, до сих пор помню такую пакость - "Стругураш". Бр-р-р. Но все-таки больше в ход шла водка, коньяки и вино.
Тудор Йову меня приютил, но по работе почти ничем мне не помог, только разве что сопроводил в прогулке по центральному парку и много разного обещал. Но я тогда был молод и напорист, сам пробился в здание парламента и добрался до тогдашнего первого заместителя председателя Верховного Совета Иона Хадыркэ, бывшего комсомольского поэта, а на тот момент лидера Народного фронта, пребывавшего в осторожной умеренной оппозиции, и вытряс из него обтекаемое, зато эксклюзивное интервью.
Крушение миров
То был месяц "парада суверенитетов" в СССР. 12 июня 1990 года, сидя в "хижине дяди Тудора", я наблюдал по телевизору, как принимает знаменитую Декларацию о суверенитете Съезд народных депутатов РСФСР. Молдаване, кстати, приняли такую же декларацию позже, уже после моего отъезда. Но не это важно.
Хотите верьте, хотите нет - ваше дело. Но именно там, пока я гулял по Кишиневу, еще советскому Кишиневу, а город был зеленый, приятный, широкие улицы, парки с белками, всё такое деревенское-провинциальное, я вдруг остро почувствовал, что Советскому Союзу приходит кобздец.
Почему? Не могу объяснить. Но я внезапно понял, что я здесь - иностранец. Что это не моя страна. Хорошая, приятная, гостеприимная, но - чужая, другая.
Даже в советской Прибалтике, не говоря уже о Грузии, у меня ранее не было такого ощущения. А ведь и там, и там на улицах я русской речи почти не слышал. А в Кишиневе по-русски говорили не меньше, чем по-молдавски или по-румынски, что один хрен.
Однако осенило. Как пробило пелену. Как молния щелкнула по носу.
Даже более того. Извините за сравнение, но это было примерно как с Александром Блоком, который в 1917 году слышал "сильный шум внутри и кругом", как будто мир рушится. Вот нечто подобное и я... не столько услышал, сколько ощутил всей кожей в 1990 году.
И не надо грешить на Стругураш! Озарение пришло на абсолютно трезвую голову.
Потом были еще приключения. Случилась гроза с сильным ветром, и в "хижине дяди Тудора" отрубилось электричество. Я перебрался в гостиницу. Кроме того, я нашел корреспондента "Известий" в Молдавии (все-таки я ушел из "Недели" за пару месяцев до того) Эдуарда Кондратова, человека умного, трезвого и наблюдательного, интервью у него брать не стал, просто побеседовал, подробно расспросил о том, что происходит вокруг и многое понял насчет внутриполитической обстановки.
Наконец, Кондратов любезно согласился помочь мне достать билет на самолет в Москву. Без этого я бы не выбрался из гостеприимного Кишинева спустя неделю, а именно на такой срок мы договорились в редакции.
Год с небольшим до конца Союза
Приехав в Москву, я написал о том самом ощущении "крушения миров - крушения Союза" в своем репортаже. Цензуру уже отменили, но заместитель главного редактора, некто Юлиан Лукасик, безумно испугался, не хотел пропускать такие "смелые" пассажи. Пришлось пробивать, скандалить, что без этого в заметке смысла нет, что я ее сниму нафиг, что "вы зря тратили деньги на мою командировку" и так далее. Волин меня поддержал, за что ему спасибо.
Наступали новые времена в журналистике и в стране. Над моими ощущениями и рассуждениями многие смеялись, не желали соглашаться. До подтверждения оставался всего год с небольшим.