Необязательные мемуары. Я и литература. Вторая часть
16.03.2021 19:13
Про иллюстрации я всё написал в предыдущей главе. Это список прочитанных мною книг, естественно, неполный, но я забросил его в 90-е годы прошлого века и пусть он так останется своего рода историческим памятником.
Добавлю только, что возле особо понравившихся мне книг я ставил восклицательный знак, а особенно НЕ понравившиеся зачеркивал простым карандашом. Кстати, иногда был неправ, некоторые названия зачеркнул напрасно.
Однако продолжу.
Два поэта
Не случайно я написал в первой части об аберрации восприятия русского стихотворчества в результате особо пристального знакомства только с двумя поэтами - Давидом Самойловым и Андреем Вознесенским (Пушкина-Лермонтова и прочую классику, которую мы проходили в школе, я в данном случае не имею в виду).
В 70-е - 80-е годы ХХ века я время от времени ходил, точнее мама и ее друзья меня водили, на поэтические вечера. Так вот, однажды я пошел в ЦДЛ, как раз на вечер Давида Самойлова.
Заранее предвкушал радость от встречи с любимым поэтом. И был неприятно удивлен, когда узнал, что вечер поделен на двоих - на Самойлова и в ту пору совсем мне не известного Юрия Левитанского. Я даже подумал: "вот, мол, и этот примазался".
На самом деле, Давиду Самойлову, человеку не очень здоровому, да еще слабовидящему, в очках-лупах, было физически тяжело одному целый вечер читать стихи и тянуть на себе мероприятие. А Левитанский, хоть и ровесник-фронтовик, был намного крепче и бодрее. Да и поэт замечательный, в чем мне пришлось убедиться по ходу вечера и "наедине с своей душой" признать свою неправоту.
Так, постепенно, медленно, но верно я расширял свои представления о поэзии.
С Вознесенским, кстати, у меня были разные этапы, включая периоды разочарования, но лишь недавно я по-настоящему постиг, осознал, сообразил, насколько глубоко и уникально это поэтическое явление - Андрей Вознесенский. Ну а Давид Самойлов несколько отодвинулся, заняв тоже достойное, но своё место.
Проза жизни
Теперь, наконец, о прозе.
Со школьной программой у меня не было никаких проблем. Не понимаю разговоров о том, что будто якобы отдельные классики "непонятны" или "трудны" школьникам. Впрочем, тут всё индивидуально, да нынешние школьники вообще с трудом умеют читать, за редкими исключениями.
В мое время в школах не уметь читать было невозможно. И я читал всё, что полагалось, даже скучнейшую и тупейшую книгу Чернышевского "Что делать" и "Мать" Горького, где обнаружил несколько симпатичных пейзажных зарисовок. Читал и советских авторов, "Разгром" или "Как закалялась сталь", без всякого удовольствия, по принуждению и необходимости, хотя эти две книги - не так уж плохи, это все-таки еще литература, как и "Молодая гвардия" того же Фадеева. А вот "Чапаева" Фурманова в книжном формате я так и не прочитал. О чем не жалею ничуть.
Многие жалуются на затруднения с Достоевским - но это не мой случай. "Преступление и наказание" я прочитал, как проглотил, на одном дыхании. Потом читал и другие его книги. Тяжелее было со Львом Толстым: "Войну и мир" осилил со второго раза, очень сочувствовал Софье Андреевне, которая этот роман три - ТРИ!! - раза переписывала от руки. Заодно, помнится, обнаружил в помещении класса, на задних партах, толстый том "Анны Карениной" (не ведаю, откуда книга там взялась) и немедленно прочитал. Еще в 10-м классе. Грешным делом, с тех пор не перечитывал, только множество экранизаций видел. Надо бы перечитать.
Еще с удовольствием, с интересом и в охотку прочитал примерно тогда же "Господ Головлевых" Салтыкова-Щедрина. А вот перечитывать не хочется, честно говоря.
За что боролись?
И вот, может быть, почему. Салтыков-Щедрин был замечательным прозаиком, тонким стилистом и выдающимся художником слова.
Однако он, как и Чернышевский, Писарев, Добролюбов, в значительной мере Некрасов, а также Герцен, да еще некоторые, не поняли главного - губительности для России той якобы "прогрессивной", революционно-демократической тенденции, линии, проведению которой эти писатели, критики и публицисты посвятили свои таланты (у кого они были). Они наивно думали, что борются за "свободу и демократию", а на самом деле приближали кровавый морок, хаос, кошмар и царство тотальной диктатуры, по сравнению с которым свинцовые мерзости царизьма покажутся светлым царством свободы.
С другой стороны, писатели и публицисты, которых в советские годы принято было числить "реакционными", в первую очередь, Достоевский, а также Лесков, позднее - Василий Васильевич Розанов (да больше некого назвать!), пожалуй, шестым чувством, благодаря гениально развитой интуиции постигали надвигающийся на Россию ужас "революционно-демократического" пути, и предупреждали, били в художественный набат, да их никто не понимал и не слышал.
Разумеется, наряду с прозорливцами всегда были, есть и будут конъюнктурщики, которые запросто перебегали из лагеря в лагерь, да про них неинтересно говорить.
Это как с нынешними "ватниками". Есть ватники по долгу службы, да и черт бы с ними, так как завтра же они обернутся ярыми антиватниками. Но настоящие, идейные ватники тоже чувствуют страшную губительность для России либерал-большевистской линии, которую, в частности, активно пытаются проводить нынешние "художники слова", сильно поблекшие, полинявшие, которых не сравнить с Салтыковым-Щедриным или даже с Чернышевским - Улицкая, Акунин, увы, Дмитрий Быков (самый талантливый из них и губящий свой талант немилосердно) и еще кто-то там.
Все жанры, кроме скучного
Вернусь, однако, в детство-отрочество. В ту пору моим чтением во многом руководила мама, да я ее слушался далеко не всегда.
Так, например, она не смогла заставить меня прочитать "Былое и думы" Герцена (лишь четыре года назад добрался до этой книги), зато преуспела с "Войной и миром". Еще я с маминой подачи прочитал много романов Диккенса, в результате чего невзлюбил этого писателя, если не считать его последнего, незавершенного детективного романа "Тайна Эдвина Друда".
Между прочим, именно мама приучила меня к чтению книг такого важного и серьезного жанра, как детектив.
Но я могу читать только хорошие детективы! Мама, кстати, не придерживалась данного правила, читала всё подряд, и Донцову с Марининой, и еще какие-то женские псевдодетективные романы из области дамского рукоделия, которые я впоследствии выкинул на помойку.
Мне нужен детектив без выстрелов и погонь, но и без натужных философствований и претензий на функции квази-Достоевского, где есть ограниченный круг подозреваемых, и убийцей оказывается тот, или та, или те, кого подозреваешь в последнюю очередь.
Мало кто удовлетворяет моим вкусам - только Агата Кристи (далеко не вся!), Дороти Сэйерс, Нгайо Марш, а также Рекс Стаут, некоторые романы Джон Диксон Карра и Эллери Куина, малоизвестный у нас писатель Стивен Ван Дайн, да и всё.
Конан Дойл и Честертон - это отдельная история, читаны мною вдоль-поперек, но их детективные рассказы можно перечитывать, даже зная развязку.
За пределами англоязычной литературы настоящих хороших детективов не существует. У нас ближе всех был Чхартишвили-Акунин в своей серии про Фандорина и монашенку Пелагею, но он исписался, возомнил себя новым Достоевско-Булгаковым, потом еще и Карамзиным, а белоленточно-несогласно-либеральная стихия, она же болотная трясина окончательно поглотила еяего.
Так что практически всю качественную детективную литературу я уже осилил, иногда по несколько раз.
Однако продолжу.
Два поэта
Не случайно я написал в первой части об аберрации восприятия русского стихотворчества в результате особо пристального знакомства только с двумя поэтами - Давидом Самойловым и Андреем Вознесенским (Пушкина-Лермонтова и прочую классику, которую мы проходили в школе, я в данном случае не имею в виду).
В 70-е - 80-е годы ХХ века я время от времени ходил, точнее мама и ее друзья меня водили, на поэтические вечера. Так вот, однажды я пошел в ЦДЛ, как раз на вечер Давида Самойлова.
Заранее предвкушал радость от встречи с любимым поэтом. И был неприятно удивлен, когда узнал, что вечер поделен на двоих - на Самойлова и в ту пору совсем мне не известного Юрия Левитанского. Я даже подумал: "вот, мол, и этот примазался".
На самом деле, Давиду Самойлову, человеку не очень здоровому, да еще слабовидящему, в очках-лупах, было физически тяжело одному целый вечер читать стихи и тянуть на себе мероприятие. А Левитанский, хоть и ровесник-фронтовик, был намного крепче и бодрее. Да и поэт замечательный, в чем мне пришлось убедиться по ходу вечера и "наедине с своей душой" признать свою неправоту.
Так, постепенно, медленно, но верно я расширял свои представления о поэзии.
С Вознесенским, кстати, у меня были разные этапы, включая периоды разочарования, но лишь недавно я по-настоящему постиг, осознал, сообразил, насколько глубоко и уникально это поэтическое явление - Андрей Вознесенский. Ну а Давид Самойлов несколько отодвинулся, заняв тоже достойное, но своё место.
Проза жизни
Теперь, наконец, о прозе.
Со школьной программой у меня не было никаких проблем. Не понимаю разговоров о том, что будто якобы отдельные классики "непонятны" или "трудны" школьникам. Впрочем, тут всё индивидуально, да нынешние школьники вообще с трудом умеют читать, за редкими исключениями.
В мое время в школах не уметь читать было невозможно. И я читал всё, что полагалось, даже скучнейшую и тупейшую книгу Чернышевского "Что делать" и "Мать" Горького, где обнаружил несколько симпатичных пейзажных зарисовок. Читал и советских авторов, "Разгром" или "Как закалялась сталь", без всякого удовольствия, по принуждению и необходимости, хотя эти две книги - не так уж плохи, это все-таки еще литература, как и "Молодая гвардия" того же Фадеева. А вот "Чапаева" Фурманова в книжном формате я так и не прочитал. О чем не жалею ничуть.
Многие жалуются на затруднения с Достоевским - но это не мой случай. "Преступление и наказание" я прочитал, как проглотил, на одном дыхании. Потом читал и другие его книги. Тяжелее было со Львом Толстым: "Войну и мир" осилил со второго раза, очень сочувствовал Софье Андреевне, которая этот роман три - ТРИ!! - раза переписывала от руки. Заодно, помнится, обнаружил в помещении класса, на задних партах, толстый том "Анны Карениной" (не ведаю, откуда книга там взялась) и немедленно прочитал. Еще в 10-м классе. Грешным делом, с тех пор не перечитывал, только множество экранизаций видел. Надо бы перечитать.
Еще с удовольствием, с интересом и в охотку прочитал примерно тогда же "Господ Головлевых" Салтыкова-Щедрина. А вот перечитывать не хочется, честно говоря.
За что боролись?
И вот, может быть, почему. Салтыков-Щедрин был замечательным прозаиком, тонким стилистом и выдающимся художником слова.
Однако он, как и Чернышевский, Писарев, Добролюбов, в значительной мере Некрасов, а также Герцен, да еще некоторые, не поняли главного - губительности для России той якобы "прогрессивной", революционно-демократической тенденции, линии, проведению которой эти писатели, критики и публицисты посвятили свои таланты (у кого они были). Они наивно думали, что борются за "свободу и демократию", а на самом деле приближали кровавый морок, хаос, кошмар и царство тотальной диктатуры, по сравнению с которым свинцовые мерзости царизьма покажутся светлым царством свободы.
С другой стороны, писатели и публицисты, которых в советские годы принято было числить "реакционными", в первую очередь, Достоевский, а также Лесков, позднее - Василий Васильевич Розанов (да больше некого назвать!), пожалуй, шестым чувством, благодаря гениально развитой интуиции постигали надвигающийся на Россию ужас "революционно-демократического" пути, и предупреждали, били в художественный набат, да их никто не понимал и не слышал.
Разумеется, наряду с прозорливцами всегда были, есть и будут конъюнктурщики, которые запросто перебегали из лагеря в лагерь, да про них неинтересно говорить.
Это как с нынешними "ватниками". Есть ватники по долгу службы, да и черт бы с ними, так как завтра же они обернутся ярыми антиватниками. Но настоящие, идейные ватники тоже чувствуют страшную губительность для России либерал-большевистской линии, которую, в частности, активно пытаются проводить нынешние "художники слова", сильно поблекшие, полинявшие, которых не сравнить с Салтыковым-Щедриным или даже с Чернышевским - Улицкая, Акунин, увы, Дмитрий Быков (самый талантливый из них и губящий свой талант немилосердно) и еще кто-то там.
Все жанры, кроме скучного
Вернусь, однако, в детство-отрочество. В ту пору моим чтением во многом руководила мама, да я ее слушался далеко не всегда.
Так, например, она не смогла заставить меня прочитать "Былое и думы" Герцена (лишь четыре года назад добрался до этой книги), зато преуспела с "Войной и миром". Еще я с маминой подачи прочитал много романов Диккенса, в результате чего невзлюбил этого писателя, если не считать его последнего, незавершенного детективного романа "Тайна Эдвина Друда".
Между прочим, именно мама приучила меня к чтению книг такого важного и серьезного жанра, как детектив.
Но я могу читать только хорошие детективы! Мама, кстати, не придерживалась данного правила, читала всё подряд, и Донцову с Марининой, и еще какие-то женские псевдодетективные романы из области дамского рукоделия, которые я впоследствии выкинул на помойку.
Мне нужен детектив без выстрелов и погонь, но и без натужных философствований и претензий на функции квази-Достоевского, где есть ограниченный круг подозреваемых, и убийцей оказывается тот, или та, или те, кого подозреваешь в последнюю очередь.
Мало кто удовлетворяет моим вкусам - только Агата Кристи (далеко не вся!), Дороти Сэйерс, Нгайо Марш, а также Рекс Стаут, некоторые романы Джон Диксон Карра и Эллери Куина, малоизвестный у нас писатель Стивен Ван Дайн, да и всё.
Конан Дойл и Честертон - это отдельная история, читаны мною вдоль-поперек, но их детективные рассказы можно перечитывать, даже зная развязку.
За пределами англоязычной литературы настоящих хороших детективов не существует. У нас ближе всех был Чхартишвили-Акунин в своей серии про Фандорина и монашенку Пелагею, но он исписался, возомнил себя новым Достоевско-Булгаковым, потом еще и Карамзиным, а белоленточно-несогласно-либеральная стихия, она же болотная трясина окончательно поглотила еяего.
Так что практически всю качественную детективную литературу я уже осилил, иногда по несколько раз.