Поэзия. Анна Долгарева. Опаленная войной
09.07.2022 18:58
Анна Петровна Долгарева. Молодая красивая женщина и настоящий поэт (слово "поэтесса" к ней не подходит).
Боже упаси, никогда не делю поэтов, прозаиков и иных художников по политическим или идеологическим признакам, в этой рубрике будут все, самые разные, главное - чтобы они создавали поэзию. Анна именно такова.
Она не только поэт, но и журналист, причем военный журналист, постоянно бывает в Донбассе, с которым тесно связана лично, занимает твердую определенную позицию (впрочем, нет смысла рассказывать короткую, но уже насыщенную событиями биографию нашей современницы). В свое время Великая Отечественная война породила целую плеяду поэтов. Кто знает, возможно, и эта война породит такую же, тенденция сформировалась, и Анна займет в той новой поэтической плеяде достойное место. Но это дело будущего.
А пока - стихи, стихи, стихи
Жена снайпера за калитку ходит, собирает бруснику.
Тени сосен над ней колышутся, как скелеты.
Жена снайпера говорит: просьба моя невелика –
пусть у него будет зима, и весна, и лето,
и ещё десятки. Жена снайпера собирает рябину –
если повесить её над дверью, то призраки не приходят.
Всколыхнувшись, чёрные тени поднимаются из глубинных
памятей прошлых жизней. Маленький огородик
вдалеке белеет. Господь, не оставь любимых.
Господи, даждь нам днесь насущного кислорода,
если надежду на жизнь ты дал нам своим Рождеством.
Белое мёртвое озеро плещется у порога.
Мёртвая жена снайпера молится за него.
как мы с тобою бессмысленны, как нежны,
словно только что вышедшие из моря, из тишины,
как теплоруки и как легки,
неоперившиеся воробьи,
новорОжденные щенки.
как засыпать в обнимку тепло, тепло,
словно в околоплодной воде, словно нас отделяет стекло
от большого мира, а мы тут лежим с тобой –
маленькие, маленькие,
маленьких не берут на бой.
я никогда больше не хочу воевать, мой свет,
я хочу, чтобы море и солнце,
и никого больше нет,
чтобы мы под огромным небом и камушки чтоб в горсти,
мой родной, я никогда не хочу расти.
маленькие, маленькие
и зализываем друг другу раненые бока,
и пушисто волосы вьются возле виска.
не отпускай меня больше, пожалуйста.
не отпускай.
имя мое печаль,
и эта печаль глубока,
как осенняя прозрачная
призрачная река,
на студеную воду падает перышко и плывет
за холодный октябрь, не смотря вперед.
имя мое печаль,
я слышу, как яблоко в осеннем саду
срывается в траву, чтобы там гнить,
и над ним повисает паук, из брюха выпустив нить,
а яблоко лежит, и люди за ним не придут,
чтобы поднять, унести, варенье сварить,
так и лежать, и гнить.
имя мое никто,
не дают таким ни домов, ни могил,
никто меня к людям не выводил,
никто меня не крестил.
нет у меня дома, если и был когда,
ничего не помню, в голове у меня вода,
а если был бы, то не знала бы ледяных пустынь,
собирала бы яблоки в рассветную стынь,
влажные, холодные от росы,
и варенье варила в вечерние бы часы,
когда тени подступают, стучат в окно,
а я варю варенье, мне не холодно, не темно,
носила бы длинные волосы и алую шаль.
имя мое никто.
имя мое печаль.
имя мое любовь,
и я лежу на дне прозрачной реки,
запрокинута моя голова и руки легки,
и несет меня иссиня-студеная эта вода
за черные леса, за далекие города,
после выплеснет на берег, схлынет и отойдет,
будут тебе и яблоки, и свечи под новый год,
будет тебе и дом, и убранная коса,
будут тебе долгие песни и звонкие голоса,
будет тебе варенье и синие небеса.
проступает на ладонях моих роса.
ЖЖЖ ЖЖЖ ЖЖЖ
Ад представляется проще, поскольку мы в нём живём,
мы в нём рождаемся, женимся, трудимся день за днём,
Мы ничего, кроме ада, не знаем, мы смертны, как летний цветок.
В нём мы горим всю жизнь и сгораем, когда кончается срок.
Рая не знаем: наши глаза не видят фаворский свет,
и потому нам кажется, будто его и нет.
Неизъяснимый, непредставимый – он не внутри, а вне,
просто подставь ему душу и руки, как набежавшей волне…
…впрочем, гляди, как хохочет вокруг гроза
и как влюблённые смотрят друг другу в глаза,
так ли вовне?..
В город пришла война…
В город пришла война.
В город ложатся мины.
В городе разорвало водопровод,
и течёт вода мутным потоком длинным,
и людская кровь, с ней смешиваясь, течёт.
А Серёга – не воин и не герой.
Серёга обычный парень.
Просто делает свою работу, чинит водопровод.
Под обстрелом, под жарким и душным паром.
И вода, смешавшись с кровью, по улицам всё течёт.
И, конечно, одна из мин
становится для него последней.
И Серёга встаёт, отряхиваясь от крови,
и идёт, и сияние у него по следу,
и от осколка дырочка у брови.
И Серёга приходит в рай – а куда ещё?
Тень с земли силуэт у него чернит.
И говорит он: «Господи, у Тебя тут течёт,
кровавый дождь отсюда течёт,
давай попробую починить».
***
День Победы
Лежит. Чуть улыбается. Говорит:
«А ты, родная, нынче снилась опять.
У нас сегодня праздник – салют горит,
Концерт по телевизору. Спирт налит.
Так нынче неудобно и помирать,
правда, мать?
А ноги бы ходили – так я б пришёл,
хоть на могилке чтоб посидеть с тобой.
Вот так оно случилось нехорошо,
по самой по границе распался шов,
и ты в одной стране лежишь, я в другой,
и над тобою камушек со звездой,
а я больной.
Да ладно. Что уж там про печали эти.
Воробышек стучится – клюваст, пернат.
На улице в войнушку играют дети.
Ты подожди – приду, как меня отметят.
Как думаешь:
на том ли,
на этом свете
сгодится
кавалерии
лейтенант?»
***
Так покупали чашки и тарелки…
так покупали чашки и тарелки,
как будто жить планировали вечно,
и синий газ грел турку на горелке,
и звёздный свет тягучий тёк и млечный.
так собирали коврики и шторки,
как будто в небе отменили войны,
как будто от готовки до уборки
не грянет гром и не накатят волны,
не смоет эту старую квартиру
с зелёной сеткой – на лето – на окнах,
и в холодильнике пакет кефира –
окрошки для – и шляпка вот на локонах.
но этот дом – его поднимет ветер,
пятиэтажный дом поднимет ветер,
и понесёт за горы и моря,
туда, где дом войну совсем не встретил,
и эти чашки были все не зря,
и будет жизнь задумчивой и длинной,
и солнечной, как листик на просвет.
а во дворе зелёном, тополином
у краешка воронки – их портрет.
***
И приходят они из жёлтого невыносимого света…
И приходят они из жёлтого невыносимого света,
Открывают тушёнку, стол застилают газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.
И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, новенькой да зелёной.
И давно ему так не пилось, и давно не пелось.
А от водки тепло, и расходится омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.
И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,
и неуставные сапоги у него, и форма потёртая,
птицы поют на улице, ездят автомобили.
Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже вчера убили».
ЖЖЖ ЖЖЖ ЖЖЖ
Я умереть боюсь,
Как тоненькая вишня во дворе,
Как списанный на землю аппарат «Союз»,
Как травы в ноябре.
И говорю: запомни, затаи,
Люби меня в моем убогом быте.
И мертвые солдатики мои —
И вы живите.
Я режу хлеб — и смерти не хочу,
Салат крошу — и смерти не хочу.
Черешню ем — и смерти не хочу,
Несу цветы — и смерти не хочу.
А смерть настанет, на меня наступит,
Ногой огромной на меня наступит,
На маму, на кота, на черта в ступе.
Но нынче яблони цветут,
Как небо на закате, бледно-розовым.
И скоро лето будет тут
С вареньем абрикосовым.
. Там много всего
Нельзя и не нужно всё сводить к военной теме, но поэзия Анны Долгаревой вся как будто опалена боевым огнем, пронизана жестокой и страшной войной, которую украинские вооруженные силы ведут восемь лет против Донбасса. Ужасное, оно же острое ощущение - "а до смерти четыре шага" - проникло в ее сознание и естество, наполняет едва ли не каждую строчку. Трагизм и хрупкость бытия - вот основные ощущения, которые рождают ее стихотворения. Мне это близко, я люблю трагическую музыку и трагическую поэзию. Жизнь не даёт оснований для иного отношения.
Кто-то скажет, что это ненормально, когда молодая красивая женщина творит поэтическую музыку, полную мотивов смерти и разрушения. Видимо, этот кто-то мнит себя вечным и бессмертным... Поэзия часто питается смертью, и это тоже неизбежная часть жизни. Главное, чтобы была ПОЭЗИЯ. У Анны Долгаревой она безусловна и естественна.