Николай Троицкий: Необязательные мемуары. ГИТИС, педагоги

Горжусь тем, что написал мне Алексей Вадимович Бартошевич. Однако увы... Его коллегой я так и не стал.
И начну с других преподавателей.

Инквизитор и диссидент

Самое время перейти к тем педагогам, которые учили нас так называемым "общественным" наукам, то есть, псевдонаукам, хотя это можно сказать не обо всем.
Например, жилистый, матерый и маститый инквизитор Андрей Иванович Гусев читал историю философии. Вполне научный предмет. Читал интересно, между прочим, и с глубоким пониманием. По-моему, рассказывая о Фоме Аквинском или Канте-Гегеле, старик отдыхал от марксистско-ленинской хрени, которую вынужден был впаривать нам на лекциях по Диамату, хотя и там было немало дельного.
Гусев был человек умный, прожженный, всё прекрасно понимал, но добросовестно отрабатывал положенное, как и раньше, в сталинское время, отрабатывал в Главреперткоме (или там работала, причем большим начальником, его жена, непринципиальная разница), а если бы поручили - отработал бы в лагерях.
Был ли Андрей Иванович сталинистом? Не думаю. Он слишком был умен для "ремесла такого", то есть, для такого примитивного подхода. Просто выполнял свои обязанности идеологического цербера, причем нюхом чуял вражину.

Тут самое время рассказать о моей первой и единственной встрече с сотрудниками "страшного" КГБ. Без всякого драматизма, никто меня никогда не вербовал. Просто в 1980 году, перед московской Олимпиадой, к нам пришли два безликих человечка (один был очень похож на Путина, точнее Путин похож на него - естественно, этот вывод я сделал задним числом) провести "инструктаж": как вести себя с иностранцами и всякое такое.
Заодно рассказали про дело Бориса Кагарлицкого, нашего институтского диссидента - своего рода достопримечательность. Это был единственный номинальный диссидент советской поры, с которым я был знаком.
Сейчас Боря - политолог-социалист, с сильным левым уклоном, а в последнее время на него почему-то поставили клеймо "иностранного агента".
А в те поры он был антисоветчиком, хотя и с важным уточнением - он был сторонником еврокоммунизма. Впрочем, еретиков всегда наказывают суровее, чем иноверцев. В разговорах и анекдотах он охаивал советскую власть не больше, чем мы все. Но впоследствии выяснилось, что он издавал некий подпольный антисоветский журнал, и даже давал его читать некоторым студентам. Я, правда, не удостоился подобной "чести", о чем не жалею.

Меня лично больше всего удивляло одно: если Боря решил пойти в диссиденты, зачем он так стремился вступить в КПСС? А он рвался туда изо всех сил, его приняли в партию только со второго или третьего раза, потому что препятствовал и возражал вышеупомянутый Андрей Иванович Гусев. Старый инквизитор, видимо, был проницательнее прочих. Но старика не послушали, Кагарлицкого в конце концов в партию приняли, о чем потом пожалели.
Впрочем, не помню, чтобы Гусев злорадствовал. Зато хорошо помню, как Лёня Велехов - впоследствии он работал на радио "Свобода", был даже главным редактором московского отделения, весь из себя "прогрессивный", "белоленточный" - публично, на общем собрании, отмежевывался от однокурсника: дескать, это он один такой нехороший, мы с ним не согласны, мы ничего про его антисоветскую деятельность не знали, и знать его не хотим. Понятно, что выступление Леонида Велехова никак не могло повлиять на судьбу Бориса, однако, тем не менее, подобные заявления никого не красят, и лучше бы без них обойтись.

Подробнее про Бориса Кагарлицкого и его дело речь пойдет в следующей главе.

Антинаучный коммунизм

Андрей (не помню отчество) Шипов читал нам так называемый "Научный атеизм". По сути, это была история религии, и очень интересная, а Шипов был умным, тонким и эрудированным специалистом.
Помнится, когда я сдавал ему зачет, мне попался вопрос про Папу Римского, и я в том числе стал рассказывать о последнем на тот момент выступлении Иоанна-Павла II, про которое знал из "Голоса Америки" или Би Би Си, в общем, из "вражьих голосов". Как-то это ложилось в тему, а насчет источника информации я не подумал. Шипов внимательно выслушал меня, добродушно усмехнулся: "Это вы по вражьим голосам слышали", и поставил зачет.
Студент на курс старше Асаф Фараджев, увы, ныне покойный (о нём тоже пойдет речь в следующей главе), назвал в своих записях-воспоминаниях Шипова "попом-расстригой". Не знаю, какие он имел для этого основания. Ни биографий, ни фотографий Шипова, как, кстати, и Гусева, нигде найти не могу. На сайте ГИТИСа их стыдливо проигнорировали, как и всех их коллег, будто их и не было.

Совсем другим, полной противоположностью вышеупомянутым преподавателям был Петр Андреевич Носов, читавший Историю КПСС. Тупой как пробка - и предмет, и преподаватель. Помню, как он нас уговаривал: "Кулака не надо жалеть! Кулак был враг!" Такое впечатление, что кулаки лично Носова пытали в детстве.
Из-за тупости и бездарности дисциплины и лектора я дважды схлопотал четверки, малость испортившие мне красный диплом.
Еще одна четверка была по Эстетике, которую читал человек со стороны, некий Евгений Сергеевич Громов, пижон и сноб, изо всех сил старавшийся показать и доказать, что он умнее всех студентов - что изобличает очень плохого преподавателя.
Не помню, почему я не дотянул до пятерки на его экзамене, а моему однокурснику, ответившему отлично, Громов снизил балл только за то, что тот не читал Камю. Хотя никакой Камю ни в какую программу не входил, но профессор Громов был не только снобом, но и самодуром.

Вон он, Громов. Справа

Да и хрен с ним. Четверка от него и от Носова не помешали мне получить красный диплом, хотя, откровенно говоря, больше половины моих однокурсников тоже получили красные дипломы. Учиться в ГИТИСе было легко и приятно, а главное - интересно. Успешно сдавать экзамены, за вышеупомянутыми исключениями, для меня было делом техники.

На четвертом - или пятом? - курсе нам абсолютно антинаучный "Научный коммунизм" читал Игорь Чубайс, брат приватизатора, тогда он был совершенно бесцветным начетчиком и ничем не запомнился, кроме фамилии, еще не знаменитой, но не совсем обычной. Нынче он стал видным публицистом и чуть ли не философом и борцом с режЫмом, но в ту пору, видимо, тщательно скрывал свои таланты, если они имеются. Я его опусы не читал, выступления не слушал, поэтому ничего сказать не могу. Думаю, что не везет России с Чубайсами.

Еще читала нам нечто "научно-коммунистическое" роскошная сексапильная молодая женщина по фамилии Халипова, которая в реальной жизни была крайне далека от марксизма-ленинизма. И, наконец, типичный интеллигент с рыжей бородкой, чье имя и фамилию я, к сожалению, напрочь забыл.
А жаль! С ним связан занятный эпизод. Тогда, в начале 80-х годов, как раз вовсю развивались "события" в Польше - забастовки, митинги, деятельность профсоюза "Солидарность". А на нашем курсе училась студентка из Польши Магда Калиновска, которая очень хорошо говорила по-русски.
Так вот, рыжебородый "марксист" по должности наивно (или хитро?) предложил: "Пусть пани Магда расскажет нам о том, что происходит у нее на Родине, узнаем всё из первоисточника". И пани Магда принялась рассказывать - не так, как излагалось в советских газетах, а так, как это было на самом деле, с яркими подробностями. Мы, включая преподавателя, слушали, затаив дыхание. Некоторые однокурсники демонстративно и яростно возмущались такой неприкрытой антисоветчиной, пытались спорить с Магдой, но Магда только брови подняла: я ничего не придумываю, нравится вам или нет, но факты вот такие...
Никаких последствий не было. Ни для Магды, ни для преподавателя.

Таланты и поклонники

ГИТИС вообще был в ту пору отнюдь не "бастионом реализма" (о чем я упомянул во второй главе), а очагом свободомыслия. На лекциях нам читали переводы Бродского стихов Джона Донна - это делал Алексей Бартошевич. Юлий Иосифович Кагарлицкий, отец диссидента, по ходу лекций о зарубежной литературе XVIII века, давал нетрадиционные для советской доктрины оценки Великой французской революции. И таких примеров можно было бы привести много, да я их специально не запоминал, а тем более не записывал.
Что же касается Алексея Вадимовича Бартошевича, который и теперь преподает, и уже возглавляет кафедру Зарубежного театра, то это - самый талантливый преподаватель, которого я знал и встречал в своей жизни.
Мне известны конкретные случаи, когда девочки плакали, получив пятерку на его экзамене - так как им казалось, что они ответили недостаточно хорошо, а Бартошевич их просто пожалел.
Бартошевич, как мне рассказывали, до сих пор пользуется особенной популярностью и любовью студентов, и не только девушек, просто они более эмоциональны и рельефно выражают свои чувства. Хорошо хоть, цветами не закидывают, как любимого тенора, а ведь могли бы!