Николай Троицкий: Путч 1993. Окончание

Спасибо, что живой?

Путч 1993 года не прошел для меня бесследно. Прежде всего, четко и навсегда определилось отношение к политическому режиму Ельцина. Вал за валом кремлевского агитпропа вызывал во мне только противодействие и протест. Да и сами понимаете, как я мог относиться к правителям, которые меня чуть не убили? А также тяжело ранили моего коллегу. И убили - задокументированных - 162 человека. Я не готов говорить Ельцину и его клике спасибо за то, что остался в живых.
Сразу скажу, что в сотни и тысячи тайно вывезенных трупов я не верю, считаю это легендой. Вполне достаточно тех, что реально были. Причем практически все погибшие были с одной стороны. Вот и рассказывайте после этого о "вооруженном мятеже".
Говорят о некоем убитом бойце Альфы, подстреленном снайпером (вот только все снайперы были только с одной стороны - кремлевской), о неких раненных или даже убитых милиционерах. Но это всё тёмные слухи. И если бы такие убитые были - ельцинско-кремлевский, он же "полторанинско-геббельсовский" (С - Хасбулатов) агитпроп раззвонил бы про это.

Выйти на площадь

Еще немного об итогах.
Как я уже написал, весь штурм 4 октября представлял собой чисто российскую смесь бессмысленного негодяйства и преступного разгильдяйства. Белый дом был буквально нашпигован сугубо мирной публикой - кадровиками, бухгалтерами, всякими мелкими клерками, уборщицами, буфетчицами и так далее. У них, понятное дело, не было ни малейшей возможности и тем более желания "бороться с режимом". Но утром никому не дали уйти. Начали стрельбу без предупреждения.

К зданию для чего-то подогнали танки, которые стреляли болванками по самым верхним этажам, где, слава богу, не было ни одной живой души. Зачем это делалось? Хотели запугать? Но все нормальные люди и так были напуганы до предела, а фанатиков на испуг не возьмешь. Да и сколько их было, этих фанатиков, идейных защитников Белого дома? Пара сотен, не больше, причем не профессионалов. Какая-нибудь Альфа могла обезвредить их минут за десять. Однако продолжалось все это безобразие не менее десяти часов. Зачем так долго тянули?

Огонь не прекращался ни на минуту, что называется, патронов не жалели. Стрельба продолжалась даже тогда, когда под вечер в Белый дом наконец-то явились парламентеры с предложением вывести из здания женщин, стариков и прочих некомбаттантов. Если внутри царили страх, разброд и шатания, то снаружи господствовал обычный российский бардак, полная несогласованность действий…

В ночь перед штурмом - он еще не был объявлен, но всем было ясно, что бесчинства в Останкине не останутся без расплаты, - я разговорился с двумя студентами. Грамотные, интеллигентные ребята, они объяснили мне, что пришли в Белый дом защищать Конституцию. Оружия у них не было. "Как же вы ее защитите?" - спросил я. "Да хотя бы самим фактом присутствия здесь, на передовой". Сразу вспомнился Галич: "Мальчишки были безусы, прапоры и корнеты, мальчишки были безумны, к чему им мои советы…" Это о декабристах, тех самых, что страшно далеки от народа.
И эти студенты были страшно далеки и от народа, и от макашовского сброда, и от узкого круга горе-"революционеров". Идейные борцы, движимые благородным желанием защитить Конституцию, были в подавляемом меньшинстве.

Больше я никогда не видел этих ребят. Хочется верить, что они уцелели. И уж наверняка у них пропала всякая охота защищать Конституцию. Может быть, они извлекли главный урок из той гражданской войны. В России опасно выходить на площадь. Тем более - выводить на нее вооруженных людей. Любая «оранжевая» революция почему-то становится кроваво-красной.
Это главный урок. Но его до сих пор не извлекли, и очередные "борцы с режимом" призывают к смуте и кровопролитию.

Возмездие и миллион

Политические итоги октябрьских преступлений 1993 года были тоже совсем не такими, на какие рассчитывал Кремль. В Госдуме вырос и прорвался нарыв по фамилии Жириновский. По сути дела, он выиграл первые выборы послепутчевого "парламента". И нетрезвый интеллигент, литературовед Юрий Карякин прокричал: "Россия, ты одурела!"
Ни он, ни его единомышленники во власти и в обслуге этой власти не понимали, что Жириновский - это возмездие за все совершенные ими и одобренные ими преступления.
Именно об этом я писал в дневнике (записи те потом пропали), сидя в зимнем пансионате, где я подлечивал расшатавшиеся нервы.
Путевка в тот пансионат была приобретена на деньги, полученные в качестве премии за "освещение событий" сентября-октября 1993 года. Премия была приличная - миллион рублей, большие деньги по тем временам.
Когда мне в редакцию еженедельника "Мегаполис-Экспресс" позвонили и сказали, что я могу явиться в Дом журналиста, чтобы получить эту премию, я хотел было отказаться. Подумал, что эти деньги дает государство, которое хочет таким образом откупиться от свидетелей преступлений, но потом узнал, что деньги дает "Мост", то есть, Гусинский, и решил взять.
Премию получили многие журналисты - кроме тех, что работали в газете "Завтра" и "Российской газете". Они точно так же рисковали жизнью, но их сочли "недостойными". Это было несправедливо, но ничего нельзя было поделать.

Немалая часть того миллиона была элементарно пропита. Тратился он в том числе на элитные сорта водки. После чего я понял, что мне нужно просушить организм где-нибудь подальше от городской цивилизации. Взял путевку в какой-то пансионат к северу от Москвы, на краю леса, сидел там неделю или две, не пил, ел от пуза, смотрел телевизор и ничего не делал, даже на лыжах не ходил.
Политические новости вызывали только злобный смех. Особенно когда выяснилось, что "реформы" вновь под угрозой. Ведь вся кровавая катавасия сентября-октября 1993 года была затеяна под тем предлогом, что народные депутаты РСФСР и Верховный Совет страшно мешают "реформам".
Помеху убрали, не считаясь со средствами, но "реформам" это не помогло.

Цензура-дура

Были и еще последствия. Непосредственно после 4 октября в Москве ввели чрезвычайное положение и объявили комендантский час. В 10 часов вечера, если я не ошибаюсь.
Это было очень неудобно. Несколько раз пришлось оставить ночевать гостей, чтобы не подставлять их под милицейский беспредел.
Параллельно в печати была - впервые после 1990 года - введена цензура. Об этом сейчас воздыхатели и поклонники Ельцина вспоминать не любят, но это было: их "демократический" кумир начал набрасывать удавку на средства массовой информации. Ту цензуру, правда, вскоре отменили. Но осталась другая, фактическая цензура, которая неуклонно и неизменно усиливалась и ужесточалась с тех самых пор и в результате погубила на корню едва проклюнувшуюся журналистику. И случилось это задолго до Путина.

Власть на крови

Тогда, в октябре 1993 года, очень мало кто, даже из думающих людей, понимал, какой необратимый поворот произошел вместе с государственным переворотом.
Вновь, как и в советские времена, на первый план вышел лозунг "Дело прочно, когда под ним струится кровь". Власть, утвердившаяся на трупах, на крови, не могла и дальше не совершать преступление за преступлением.
Это понимал, например, Дэвид Саттер, мой друг в те годы, американский журналист, "специалист по России". Он был дальновиднее большинства своих коллег, так как правильно воспринял кровавые события осени 1993 года. Его мнение резко отличалось от официальной позиции Вашингтона.
Дэвид не просто часто приезжал в Москву, а жил здесь, предпринимая регулярные поездки в "глубинку", мы с ним были постоянно на связи, в 1996 году он мне устроил визит в резиденцию посла США, а потом выступление перед американскими гостями, которым я пытался на своем плохом, ломаном английском языке разъяснить особенности национальной избирательной кампании. Об этих эпизодах можно будет еще написать поподробнее.

Увы, взгляды Дэвида претерпели определенную эволюцию, и сегодня его позиция, если и отличается от официальной американской, то только в еще более радикальную сторону, из-за чего его теперь даже не пускают в Россию. И очень жаль, я бы охотно с ним подискутировал. Он считает, что выступает против "режима", хотя на самом деле фактически - против моей страны, против подавляющего большинства людей, ее населяющих.
Но кое в чем Дэвид прав: хотя бы в том, что корни сегодняшних особенностей российского правящего режима растут из октября-1993.

За что боролись

Адепты и фанаты расстрела Белого дома и борьбы с "красно-коричневым" Верховным Советом отчаянно и со всей дури ратовали за сверхпрезидентскую республику, в которой законодательная власть поставлена в униженное и бесправное положение.
Конституцию, в которой был прописан этот перекос в пользу президента, сварганили, сговнякали Сергей Шахрай и покойный академик Сергей Алексеев. Ради продавливания этой Конституции предпринимались все радикальные меры по усмирению противников из депутатского корпуса.
Устроив кровавые безобразия 4 октября 1993 года, устранив всякое возможное сопротивление, ельцинская хунта продавила 12 декабря и Конституцию, хотя никто не знает, была ли она принята, проголосовало ли за нее большинство? Все бюллетени сжег глава Центризбиркома той поры Николай Тимофеевич Рябов.
Прямым следствием этой Конституции стали все особенности правления Путина. Особенности понятно какие: автократические или авторитарные, с пресловутой вертикалью и ручным управлением. Можно по-разному относиться к этим характерным чертам, но не увидеть их прямой логической связи с Конституцией ergo с успешным ельцинским путчем-переворотом 1993 года может только слепой и безмозглый.

Когда сегодня путинисты и разные "охранители" клеймят-осуждают Ельцина и его прихвостней за 1993 год, я еще могу это понять: время идет, фокусировка меняется, что-то лучше видится на расстоянии.
Но вот когда борцы с "кровавым режымом" и противники путинской вертикали прославляют "великого демократа" Ельцина, который в октябре-93 якобы "покончил с советской властью", то это похоже на шизофрению. Явный когнитивный диссонанс. Все равно как если бы диссиденты-антикоммунисты, борцы с тоталитарным режимом при Брежневе, вдруг стали бы прославлять большевиков за Октябрьскую революцию 1917 года.

На этом чисто политическая часть мемуаров временно завершается. Потом я вернусь к этим темам в серии зарисовок времен существования Верховного Совета.