Писал много раз, что журналистика умерла. Это так, но я успел застать ее живой, да не просто живой, а живее всех живых.
Журналистом я стал случайно, но это было неизбежно. Такая вот амбивалентная растопырка. Просто я рос в среде и атмосфере журналистики, да и генетическую связь нельзя отрицать. Мой отец был профессиональным журналистом, мама хоть и закончила театроведческий факультет ГИТИСа, всю жизнь работала в редакциях, регулярно писала замети, брала интервью. Крутой профи, блестящим корреспондентом была моя тётя Галя, которая тоже меня воспитывала. В общем, деваться было некуда, и я в значительной мере-степени поддержал семейное реноме, но на этом дело кончилось, дети мои не имеют и никогда не будут иметь отношения к этой профессии, тем более, что и профессии больше нет.
Еще два предварительных замечания. Практически обо всех этапах моего журналистского пути, как и моих родителях и тёте, я писал в Необязательных мемуарах, но не буду всякий раз давать ссылки, чтобы не получился бесконечный гипертекст. Мои отношения с двумя коллегами-редакторами, как и моё отношение к ним, с годами радикально изменились (по их вине), до такой степени, что мне неприятно даже печатать буквами их фамилии. Но я не стану им уподобляться и клеветать на них, постараюсь сохранить объективность.

Уйти в новое измерение

Итак, всё начиналось в "Неделе". Как и почему я там оказался? Чуть-чуть процитирую себя из мемуаров.
"Из аспирантуры ГИТИСа, даже не закончив ее, я перешел работать в газету "Неделя". На диссертацию плюнул. По той простой причине, что за звание кандидата полагалась какая-то мизерная доплата, типа 10 или 20 рублей, да еще непонятно, к какой основной сумме, а зарплата в газете изначально была намного больше, сначала 140, затем 170 рублей. На это можно было жить".
Но прежде всего дело было все-таки не в зарплате, а в том, что меня туда пригласили работать, и мне захотелось испытать новые ощущения, уйти в новое измерение. Замариновался я в аспирантуре, мне там было скучно, неинтересно, тема моей диссертации просто обрыдла, и я с радостью бросил это всё, естественно, совершенно не задумываясь о будущем.
В "Неделе", в отделе литературы и искусства, аккурат была вакансия, а позвать меня порекомендовала Натэлла Лордкипанидзе, мамина подруга и однокурсница по ГИТИСу, ранее долго работавшая в той же "Неделе".
Тут возникает первый субъект, отношения с которым и к которому резко переменились в последующий период - Андрей Мальгин.
Дальше

Пути наши разошлись значительно позже и не так давно. В мемуарах у меня этой теме посвящен абзац, цитировать его не буду. Повторю только, что Андрей был умелым, профессиональным редактором отдела, что он вносил грамотную и необходимую правку в мои первые опыты, но при этом занимался, в основном, собственным продвижением и карьерой, ради чего готов был на что угодно, а посторонние живые люди для него фактически не существовали.
Меня это в принципе устраивало, а наши взаимоотношения строились на сугубо деловой основе, и отнюдь не только в "Неделе". В скором времени, когда Мальгин стал главным редактором созданного им журнала "Столица", а я перебрался в отдел политики еженедельника "Мегаполис-Экспресс", Андрей сделал меня постоянным колумнистом, фактически политическим обозревателем его журнала, наряду с Валерией Новодворской и Максимом Юрьевичем Соколовым, уважаемым (такая вот амплитуда!). Наверное, можно сказать, что в "Столице" я сделал себе имя политического журналиста. Меня там не правили вообще, неизменно публиковали всё, что я туда отдавал, относились ко мне предельно уважительно.
Следует ли мне поблагодарить за это Мальгина? Да, безусловно, но сотрудничество наше было взаимовыгодным. Заметки мои вызывали сильный резонанс, порой скандальный, так как я не считал нужным стесняться и прямым текстом - но всегда в корректной форме! - указывал на несовершенства и глупости наших политиков.
Между прочим, именно на страницах "Столицы" у меня родился жанр политического портрета. Помнится, героями-"натурщиками" моими были Шахрай, Абдулатипов, Шеварднадзе, Николай Павлов (в те поры народный депутат РСФСР, ярый патриот и борец с "кровавым режЫмом Ельцина"). Понятно, что портреты, как правило, не нравились изображенным, возникали конфликты, но именно это и нужно было Мальгину, ибо привлекало внимание. Точно так же, как потом Алексею Венедиктову на "Эхе", но об этом сотрудничестве я уже много писал,

Если же вернуться в "Неделю" и к моим публикациям, то по линии профильного отдела литературы и искусства я ничего интересного и особенного не писал и не публиковал, зато неплохо подвизался на полосах отдела информации, который возглавлял Эдуард Церковер, ныне уже давно покойный. Ему хочу сказать отдельное спасибо, так как он привил мне вкус к интервью и репортажу. Назвать его своим учителем не могу, это было бы чересчур, но без него я бы не стал потом тем, кем стал, это точно.
Помимо всего прочего, именно через материалы, заказанные Церковером, я прорвался в политическую журналистику, Мальгин использовал эту мою уже свершившуюся метаморфозу postfactum.

Егорыч и Егор

С одной стороны, я шагал к определенной известности в узких профессиональных кругах по своим публикациям в "Столице", как по ступеням. С другой стороны и в то же время в "Мегаполис-Экспрессе" (его первой инкарнации, общественно-политической, совсем не бульварной) я из скромных сотрудников отдела политики тоже стал ведущим политическим обозревателем, хотя так не назывался, да названия не имеют значения.
И вот там, в "М-Э", появился один из тех людей, кого я могу в какой-то мере считать своим учителем в профессии - Анатолий Егорович Костюков.

Собственно говоря, таких людей всего двое, тольо что упомянутый Костюков, которого многие называли Егорыч, и Егор Владимирович Яковлев, увы уже покойный.
Тут самое любопытное - сложные отношения между этими двумя выдающимися профессионалами. Они строились одновременно на глубоком взаимном уважении и полном неприятии и отторжении методологий друг друга. Взрывной, эмоциональный, во многом романтичный Егор и язвительный, сухой, холодноватый, во многом по-хорошему циничный Егорыч как сошлись в "Общей газете", так и не могли избавиться один от другого с 1994 до закрытия-продажи ОГ в 2002 году.
Уважение уважением, но Егорыч все эти годы регулярно, чуть ли не еженедельно спорил с Егором по поводу всех принципиально важных политических событий и их оценок. При этом Костюков не раз - у меня на глазах и в присутствии многих коллег-свидетелей - спокойно, взвешенно, в приличной парламентской форме обосновывал и показывал полную несостоятельность позиции или мнения Яковлева. Тот вынужден был это признавать, однако все равно стоял на своём, и оба оставались непоколебимыми...
Вот такие два абсолютно разных человека действительно чему-то научили меня в журналистике. Чему? Трудно сформулировать, попробую рискнуть.

Довоплотить заметку

Надо сказать, что я в принципе считаю, что невозможно научить быть журналистом. Это, извините, как музыкальный слух. Или как литература, что ближе к телу, как говорил Мопассан.
Как научить кого-то писать? Не на уровне ликбеза и элементарной грамотности, а так, чтобы получалась статья, очерк, репортаж и так далее? Да нереально это, если в самом пишущем не заложено потенциала. Потому-то я отношусь с иронией к журфакам как таковым, которые до беспредела расплодились в постсоветское время. Там, наверное, дают или давали какое-то гуманитарное образование, но очень уж мало оттуда вышло сильных, серьёзных, незаурядных журналистов.
Ни в какую "теорию журналистики" я не верю. Всё это схоластические забавы для любителей кандидатских корочек, они не имеют ни малейшего отношения к профессии. Есть только один путь: заставлять написать заметку на определенную тему, а потом объяснять, что написано не так, и где и как следует исправить текст, чтобы он "довоплотился". Именно этим занимался Костюков, и весьма плодотворно, а параллельно с рутиной редактуры он же объяснял, что именно происходит в большой политике. Не на уровне слов, лозунгов, деклараций, а на самом деле, анализировал суть совершающихся событий, препарировал коллизии, которые складывались в верхах и в тогда еще разных ветвях власти (нынче осталась одна, да не ветвь, а ствол, именуемый Путиным, и тот же Костюков давным-давно предсказал неизбежность такой трансформации).
Наше сотрудничество с Егорычем проходило в период с 1991 по 1997 годы. Ох, там было что объяснять и препарировать! И я честно признаюсь, что Костюков сумел расрыть мне глаза и увидеть реальную подоплёку назревавшего конфликта между Ельциным и Верховным Советом.
Впрочем, на этой ноте я пока завершу свой "обзор".
Продолжение следует

Моя харя времен "Недели"
Это работа Великого Виктора Ахломова