О журналистском долге и о том, что выше него
10.06.2013 23:26
Я думаю, такое с каждым случалось. Когда сама судьба останавливала, спасала от совершения поступков, за которые потом было бы стыдно.
В конце 80-х годов я дружил с замечательным человеком, выдающимся русским актером и режиссером Олегом Ефремовым. Как и где мы познакомились – это отдельная история, о ней в другой раз. Но мы довольно часто встречались, иногда выпивали вместе, один раз Ефремов озвучивал документальный фильм, который я делал на ЦСДФ. (Причем озвучка долго ему не давалась, текст не ложился, Олег мучился, переживал, потом я сбегал в ближайший магазин за коньяком, он хватил стакан и записал текст с первого дубля).
Однажды он пригласил меня на спектакль в свой МХАТ. По-моему, это была «Перламутровая Зинаида». Мы с женой сели на хороших местах в третьем ряду. Рядом в директорской ложе восседал сам Ефремов. Занавес открылся…
Все дальнейшее напоминало театр абсурда. Такого я больше не видел нигде и никогда. И не слышал о таком тоже никогда. Играли блистательные актеры – Мягков, Невиный. А главную роль, как я понял, доверили тоже блистательному Юрию Богатыреву. И вот он вышел. И стал молчать. И молчал он так долго, что его партнеры Мягков и Невинный были вынуждены тихонько подсказывать Богатыреву: «Не молчи, мол, говори уже», подталкивать его… Но он молчал и только отмахивался. Сначала все думали, что так положено по ходу пьесы, что режиссер так придумал, но затем, минут через десять молчания, пыхтения и топтания на сцене занавес закрылся. Я глянул на директорскую ложу: Ефремова как корова языком слизнула. В зале зашумели: что происходит? Я поднялся и тоже пошел за кулисы.
Олега Николаевича застал бледным: «Богатырев - никакой. Сейчас его приводят в чувство. Ну, нашатырь, то, се. Скандал!» Он схватился за голову, извинился передо мной и куда-то убежал. Я вернулся на свое место.
Минут через пятнадцать занавес открылся вновь. И все повторилось – только теперь партнеры буквально вслух говорили Богатыреву слова его роли, он пытался повторять вслед за ними, но ничего не получалось. Пьян был в стельку. И снова закрылся занавес. Так повторялось еще, наверное, два или три раза, наконец, режиссер принял решение доиграть спектакль без исполнителя главной роли. С грехом пополам доиграли, причем без главного героя было абсолютно непонятно, о чем там шла речь.
Уже ближе к полуночи из дома я позвонил Ефремову: «Извини, Олег, но это не скроешь. Завтра буду писать в своей газете о том, какое пьянство процветает в твоем театре». И вот что ответил мне мой друг. «Прааавильно, - сказал он мне со своей неповторимой ефремовской интонацией, растягивая слова. – Праавильно! Пишиии! Это ведь форменное безобразие. Ты просто обязан написать об этом».
Но потом сделал паузу – только великие актеры могут держать такие паузы. «Но, - сказал он мне, - но только ты должен знать, что у Богатырева очень сильно болеет мама. Возможно, скоро она умрет».
Хорошо, что у меня хватило ума ничего не писать в газету. Кстати, и сам Юрий Богатырев недолго прожил после того случая, он ушел в феврале 1989-го.
Да, есть журналистский долг. Но есть что-то еще, выше этого.
В конце 80-х годов я дружил с замечательным человеком, выдающимся русским актером и режиссером Олегом Ефремовым. Как и где мы познакомились – это отдельная история, о ней в другой раз. Но мы довольно часто встречались, иногда выпивали вместе, один раз Ефремов озвучивал документальный фильм, который я делал на ЦСДФ. (Причем озвучка долго ему не давалась, текст не ложился, Олег мучился, переживал, потом я сбегал в ближайший магазин за коньяком, он хватил стакан и записал текст с первого дубля).
Однажды он пригласил меня на спектакль в свой МХАТ. По-моему, это была «Перламутровая Зинаида». Мы с женой сели на хороших местах в третьем ряду. Рядом в директорской ложе восседал сам Ефремов. Занавес открылся…
Все дальнейшее напоминало театр абсурда. Такого я больше не видел нигде и никогда. И не слышал о таком тоже никогда. Играли блистательные актеры – Мягков, Невиный. А главную роль, как я понял, доверили тоже блистательному Юрию Богатыреву. И вот он вышел. И стал молчать. И молчал он так долго, что его партнеры Мягков и Невинный были вынуждены тихонько подсказывать Богатыреву: «Не молчи, мол, говори уже», подталкивать его… Но он молчал и только отмахивался. Сначала все думали, что так положено по ходу пьесы, что режиссер так придумал, но затем, минут через десять молчания, пыхтения и топтания на сцене занавес закрылся. Я глянул на директорскую ложу: Ефремова как корова языком слизнула. В зале зашумели: что происходит? Я поднялся и тоже пошел за кулисы.
Олега Николаевича застал бледным: «Богатырев - никакой. Сейчас его приводят в чувство. Ну, нашатырь, то, се. Скандал!» Он схватился за голову, извинился передо мной и куда-то убежал. Я вернулся на свое место.
Минут через пятнадцать занавес открылся вновь. И все повторилось – только теперь партнеры буквально вслух говорили Богатыреву слова его роли, он пытался повторять вслед за ними, но ничего не получалось. Пьян был в стельку. И снова закрылся занавес. Так повторялось еще, наверное, два или три раза, наконец, режиссер принял решение доиграть спектакль без исполнителя главной роли. С грехом пополам доиграли, причем без главного героя было абсолютно непонятно, о чем там шла речь.
Уже ближе к полуночи из дома я позвонил Ефремову: «Извини, Олег, но это не скроешь. Завтра буду писать в своей газете о том, какое пьянство процветает в твоем театре». И вот что ответил мне мой друг. «Прааавильно, - сказал он мне со своей неповторимой ефремовской интонацией, растягивая слова. – Праавильно! Пишиии! Это ведь форменное безобразие. Ты просто обязан написать об этом».
Но потом сделал паузу – только великие актеры могут держать такие паузы. «Но, - сказал он мне, - но только ты должен знать, что у Богатырева очень сильно болеет мама. Возможно, скоро она умрет».
Хорошо, что у меня хватило ума ничего не писать в газету. Кстати, и сам Юрий Богатырев недолго прожил после того случая, он ушел в феврале 1989-го.
Да, есть журналистский долг. Но есть что-то еще, выше этого.