АВТОР: Михаил Медведев
ИСТОЧНИК:
Навстречу шла женщина. Именно в этот момент мы пересекли невидимую черту, отделявшую поиски настоящего Пушкина от истинного Довлатова.
— Вы не подскажете, где находится музей или дом Довлатова? — спросил я.
— Как бы вам объяснить? — Женщина обернулась и задумалась. — Пойдете прямо. Пока не кончится наша деревня Бугрово. Затем будет поворот налево. Вот по этой дороге и пойдете, а там и увидите дом Довлатова.
Приободрившиеся друзья зашагали вперед. Я вынул фотоаппарат и вознамерился запечатлеть в деталях путь к дому писателя.
Вот "этапы большого пути". — взгляд назад, на Мельничный пруд и мельницу-музей. — первые двести метров после разговора с женщиной. Деревня Бугрово. — домик вдоль дороги, деревня Бугрово. — изгиб трассы.
Путешественники прошли мимо гостеприимного кафе "Корзинка"; оно находилось справа.
— Было бы неплохо поесть, — заметил я.
— Потом, Гризли, — ответил Паумен. — Сначала надо найти дом Довлатова.
За кафе находилась стоянка для автомобилей и огромный . Он назывался "Арина Р.". Даже самый невежественный человек понимал, что речь шла об Арине Родионовне.
(Уже дома я обнаружил сайт "" Пытливых исследователей отправляю туда. Замечу лишь, что он называется "литературный отель").
— Я бы с удовольствием остался здесь на неделю! — воскликнул Паумен.
— Есть повод, чтобы вернуться, — ответил я.
Как раз напротив "Арины Р." мы и обнаружили скромный с красной стрелкой "Дом Довлатова. 600 метров". Влево, по ходу движения, шла . По ней мы и зашагали.
На развилке я . Дальнейший путь я тоже тщательно запечатлел для будущих паломников.
Шли долго. Сначала насквозь через . Когда она , я растерялся: а где же дом Довлатова?
— Он ведь жил в Березино, а не в Гайках! — объяснил мой товарищ. — А в она носила имя "Сосново"!
— Как же Довлатов каждый день ходил в Пушгоры? — спросил я. — Это же далеко.
— Он писал, что обнаружил короткую дорогу через поле, — ответил Паумен. — К тому же, он ходил на турбазу.
Я взглянул на друга с уважением. Похоже, он знал "Заповедник" наизусть.
Спустя, казалось, вечность, на повороте мы увидели новый "Дом Довлатова". . И, метров через сто пятьдесят, дошли до Дома.
Там находились какие-то люди. На калитке висела табличка "100 рублей — вход, 1000 рублей — экскурсия".
Это мне сразу не понравилось. Я еще предполагал, что попросят какую-то сумму за осмотр "в фонд Довлатова", но платить тысячу никак не собирался. А главное — калитка была закрыта, и никто без денег, вроде бы, и пускать во двор нас не хотел.
Пока Паумен замер перед калиткой, я сфотографировал информационный "на входе".
— Заплатим по сто! — воскликнул я, видя, что мой товарищ колеблется.
— Подождите-подождите... — Навстречу вышла пожилая женщина. — Платите двести, я проведу экскурсию. Что вы так беспокоитесь?
Она взяла двести рублей, и мы прошли на территорию.
— Мы к вам долго добирались, — объяснил я. — Надо просто прийти в себя....
— Вы Довлатова читали? — спросила женщина.
— Не без этого, — ответил Паумен.
— Тогда пока посмотрите надписи. — Экскурсовод показала направо. — А потом я вам расскажу о Доме.
Друзья . У самого входа стояла небольшая "будочка" — касса и хибара сторожа одновременно. Судя по всему, она была построена в 2011 году, во время открытия Дома. Рядом находилось более добротное строение, возведенное совсем недавно: что-то вроде административного помещения. Чуть позже я узнал, что она носит название "Домик экскурсовода".
Далее стояла бочка из-под пива. Ее наличие показалось мне неуместным. Во-первых, при Довлатове никакой бочки рядом с домом не было. В таком случае, зачем она здесь? Во-вторых, эта бочка подчеркивала алкоголизм Довлатова. Но ведь он не гордился этим, в отличие от Венички Ерофеева, не ставил алкоголь во главу угла своих произведений! (Я еще понимаю людей, которые едут по маршруту "Москва-Петушки" и пытаются выпить столько же, сколько Веничка... Мало у кого, кстати, получается...)
— Бочка лишняя, — согласился Паумен.
По территории с хозяйственным видом разгуливали люди. Судя по всему, шла подготовка к празднованию дня рождения писателя, намеченному на 16:00, а мы пришли за час до этого.
На домике экскурсовода были из "Заповедника".
Конечно, имелось бессмертное:
Любимая, я в Пушкинских горах,Здесь без тебя — уныние и скука.
Брожу по заповеднику, как сука.
И душу мне терзает жуткий страх...
(По этому поводу мы еще в Питере спорили).
— Довлатову нравились эти стихи, — сказал я. — Поэтому он и включил их в повесть. Они действительно были написаны в то время, и он послал письмо жене, но строчки выбиваются из художественного сочинения. Из "Заповедника" не скажешь, что Довлатов мог назвать жену "любимая", а также заявить "здесь без тебя — сплошная мука"...
— Не мука, а скука! — перебил Паумен.
— А я говорю: "Мука!", — стал настаивать я. — Ведь там говорится о душевных переживаниях...
— Спорим, что скука?
Мы полезли в книгу. Оказалось, что Паумен прав.
— Теперь мне стих меньше нравится, — признался я. — "Скука-сука", ну что это за рифма?!)
Также я запомнил цитату про мужчин...
"— Татуся, слышишь?! Ехать не советую... Погода на четыре с минусом... А главное, тут абсолютно нету мужиков... Але! Ты слышишь?! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув..."
...и любовь...
"Моя жена сказала:
— Да, если ты нас любишь...
— При чем тут любовь? — спросил я. Затем добавил:
— Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба..."
(Кстати, последняя цитата подтверждает мою мысль о стихотворении "Любимая, я в Пушкинских горах". Если "Любовь — это для молодежи", то почему в стихотворении использовано обращение "любимая"? Может, Довлатов писал его не жене, а Тамаре Зибуновой в Таллин?)
Еще одна цитата звучала так:
"— Прочтите Гордина, Щеголева, Цявловскую... Воспоминания Керн... И какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
— Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать".
В глубине двора построили нечто вроде веранды ("банкетной"). Большое помещение с длинным столом и крышей-навесом. Стен у "банкетной" не имелось, только каркас. Видимо, зимой в доме Довлатова делать было нечего, а летом, таким образом, собравшиеся чувствовали себя ближе к природе и Довлатову. На веранде-банкетной, судя по всему, проводились различные общественные мероприятия, посвященные Сергею Донатовичу, неизменно заканчивающиеся (тут и спорить нечего) совместными возлияниями.
— Ну, что, посмотрели? — спросила женщина.
Мы кивнули.
— Тогда давайте поговорим о Доме, — продолжила экскурсовод.
И мы переместились к крыльцу.
— Этот дом действительно принадлежал дяде Мише, — сообщила женщина. — Михал Иванычу, которого, на самом деле, звали Иван Федорович Федоров. И жил он здесь не потому, что бедный: у него имелся весьма хороший дом в Вороничах (село неподалеку), а потому что его выгнала жена, и он поселился здесь один. Но и Довлатов находился в похожем состоянии: из Таллина он уехал, потому что два года назад зарубили его первую книгу, а из Ленинграда его тоже выгнала жена. Он ушел от этих двух женщин, оставив у каждой по ребенку. Приехал в Пушкинские Горы работать экскурсоводом... Мы сохранили этот дом точно таким, каким он и был при Довлатове, только без ужасной вони ("Заповедник": "В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды"). Сергей хотел сначала отказаться от такого жилья, но в нем проснулся интеллигент, и он только спросил: "Окна выходят на юг?"
Женщина частично пересказывала повесть, но и эти моменты показались мне интересны.
— Всё так и было, — продолжила экскурсовод. — Вселение и плата...
— Девятнадцать бутылок красного, — вставил Паумен.
— Розового! — строго поправила женщина: — Девятнадцать бутылок "Розового крепкого". Пачка "Беломора". Два коробка спичек. И два рубля — подъемных.
Мы поняли, что имеем дело со знатоком Довлатова.
— В этом доме всё сохранилось, как было, — продолжила экскурсовод. — Мы только вынесли вещи жильцов.
— А кто здесь жил после дяди Миши? — спросил Паумен.
— Вера Сергеевна Халюзева, — ответила экскурсовод. — Она купила этот дом в конце 90-х. И хоть она знала, кто такой Довлатов, ей не приходила мысль о том, что здесь может быть музей. Хотя Вера Сергеевна — образованный человек, доцент Петербургского университета. С того времени, как Довлатова напечатали, к Дому потянулись поклонники писателя. Если приходил кто-то из почитателей Сергея, Вера Сергеевна вела его в дом и рассказывала о Довлатове. Мы здесь его дни рождения справляем с конца девяностых... А несколько лет назад она уже не могла поддерживать дом в нормальном состоянии. Тогда и встал вопрос о том, что его надо выкупить. Покупателя искали очень долго, но, в итоге, нашли...
Всё это время мы стояли перед крыльцом, не заходя внутрь.
— Надежда Ивановна! — Женщину перебил энергичный бородач, участвующий в подготовке к мероприятию. — Вы не могли бы вынести свои вещи?
("Надежда Ивановна" — условные имя и отчество. К сожалению, мы начисто забыли, кто же провел для нас столь замечательную экскурсию. Думаю, когда мои записки увидят свет, кто-нибудь напишет в комментариях имя и фамилию экскурсовода, а я внесу эту информацию в текст).
Женщина извинилась и отошла к домику экскурсовода, а мы в это время сделали несколько снимков.
. На дощатом помосте вы видите два микрофона, стилизованных под сучки дерева, и две колонки. Эту незамысловатую технику как раз устанавливали, пока экскурсовод вела свой рассказ. Насколько во времена Довлатова дом выглядел именно так? Думаю, процентов на 70. . Окно. Ничего примечательного. — крыльцо крупным планом. — дальняя стена дома.
Женщина вернулась.
— Пройдемте в дом, — предложила она.
От крыльца вглубь дома шел длинный коридор — вдоль всей стены, а слева имелись два прохода: сначала — в комнату Михал Иваныча, а затем — в комнату Довлатова.
Мы надолго застыли перед "" дяди Миши.
— Всё, как и было, — повторила женщина. — Потрет Мао. Потрет Гагарина.
("Заповедник": "Над столом я увидел цветной портрет Мао из "Огонька". Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола").
Если придираться, то портреты Гагарина и Мао висели слишком далеко друг от друга. Ни раковины, ни ходиков с утюгом вместо гири, мы не обнаружили. Были стол-тумба, на которой стоял телевизор и лежал армейский ремень, кровать в углу (Михал Иваныча), два стула, еще один стол с радиолой и двумя стаканами, а также тремя иконами в углу да платяной шкаф. Перед входом в комнату, справа, находилась большая деревенская печь.
[— Создатели музея поступили верно! — позже заявил Паумен. — Этот дом — не попытка воссоздать литературный образ, описанный в повести "Заповедник", а стремление воспроизвести обстановку такой, какой она была в этом доме в 1976-1977 годах, когда Довлатов работал в Пушкинском заповеднике].
— А вот и знаменитая пила "Дружба"! — Женщина указала на инструмент, лежащий на печи.
Я в это время осмотрел коридор. Хоть экскурсовод заявила, что всё осталось по-прежнему, я заметил, что дом укреплен прочным . Именно каркас защищал здание от обрушения. Думаю, его установили, не разбирая дом: конструкция сварная.
— Этому дому уже около ста лет, — сказала экскурсовод.
В этот момент к нам подошли еще два "туриста".
— Довлатова читали? — строго спросила экскурсовод.
— Я да, — ответила девушка.
— А я нет, — сказал юноша.
— Присоединяйтесь, — смилостивилась женщина. — Потом отдадите двести рублей!
Мы переместились к главной святыне: .
— Вот его кровать! — с гордостью заявила экскурсовод.
— А это точно его? — переспросил я.
На секунду во мне проснулся скептик. Мне показалось, что нам пытаются всучить "истинную могилу Пушкина".
— Это Сережина ! — подтвердила женщина. — Еще Вера Сергеевна рассказывала. До сих пор не понимаю, как он со своим ростом на ней помещался! А видите, какой низкий потолок?
("Заповедник": "Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа".)
— Я спросила одного экскурсанта: "Какой у вас рост?" "Метр 93". "Встаньте в этой комнате". Он встал, и ему пришлось нагнуть голову. А представляете, каково было Довлатову с его ростом в метр 96?
— А как сюда заходили собаки? — спросил Паумен.
— Дядя Миша дверь-то выбил, — объяснила экскурсовод...
("Заповедник":
"— Ты уверен, что это жилая комната?
— Было время — сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы, что раньше творилось.
— Крыша дырявая.
— В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.
— И щели в полу.
— Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
— Щели так и не заделаны.
— Зато я приручил собак...")
Рассказ про щели и собак кажется мне преувеличением. Может, одна из собак дяди Миши (у него их было две) как-то раз и залезла к Довлатову через щель. Да и то — маловероятно.
Еще из комнаты. Почему у изголовья кровати — карта Германской Демократической республики? Наверное, так и было на самом деле, просто этот факт не вошел в повесть. Или карту прикрепила Вера Сергеевна.
— Итак, Довлатов приехал сюда, чтобы работать экскурсоводом. — Женщина продолжила свой рассказ. — Его пустили на "малый круг" — Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь. Только через месяц к нему в автобус подсели методисты. Их отзывы до сих пор сохранились. Все они отмечали нестандартный подход, прекрасную память (приводил много цитат), характеризовали Довлатова, как хорошего рассказчика. Но во всех этих отзывах просматривалась снисходительность. Помните, как в "Заповеднике": "Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость. Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!"
Теперь о тех, кого он описал. Что касается дяди Миши и Толика, они только подтверждают: так, мол, всё и было. Приятели Довлатова (Митрофанов, Потоцкий) тоже не в обиде, они ведь придерживались диссидентских взглядов, да и вообще — литераторы. Зато многие сотрудники музея всерьез обиделись на Довлатова...
Далее экскурсовод углубилась в литературоведческие тонкости "Заповедника". В повести, при желании, можно найти множество параллелей и двойных смыслов. Я эти моменты пересказывать не стану. Скажу лишь, что не согласен с утверждением, что Довлатов сравнивал себя с Пушкиным. Мне кажется, подобное ему было несвойственно, да и как-то это глупо — всё-таки разные величины. В "Заповеднике" я нашел лишь одно сравнение. Да и то, литературный герой был уже пьян.
"Я твердил себе:
— У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжелом характере...
И ничего. Открыли заповедник. Экскурсоводов — сорок человек. И все безумно любят Пушкина...
Спрашивается, где вы были раньше?.. И кого вы дружно презираете теперь?..
Ответа на мои вопросы я так и не дождался. Я уснул..."
— Конечно, в "Заповеднике" все факты намеренно перепутаны, а многое заострено, — сказала женщина. — Но сцена приезда жены — невыдуманная. Всё так и было. В Пушкинские Горы приехал Арьев, и всё видел собственными глазами. Нож, воткнутый в стену... Надпись "35 лет в дерьме и позоре"...
Тут женщину прервали, и она не успела досказать свою мысль. Мне же сейчас практически невозможно додумать за нее. Что видел Арьев? Что было правдой? Ведь фраза "о дерьме и позоре" в "Заповеднике" отсутствует. Это было в чьих-то воспоминаниях. Может, того же Арьева...
[Так и :
"3 сентября 1976 года, приехав под вечер из Ленинграда в Пушкинские Горы, я тут же направился в деревню Березино, где Сережа тогда жил и должен был — по моим расчетам — веселиться в приятной компании. В избе я застал лишь его жену, Лену, одиноко бродившую над уже отключившимся мужем. За время моего отсутствия (я, как и Довлатов, работал в Пушкинском заповеднике экскурсоводом) небогатый интерьер низкой горницы заметно украсился. На стене рядом с мутным треснувшим зеркалом выделялся приколотый с размаху всаженным ножом листок с крупной надписью: "35 ЛЕТ В ДЕРЬМЕ И ПОЗОРЕ". Так Сережа откликнулся на собственную круглую дату"].
Затем мы узнали от экскурсовода, что Арьев за свою жизнь сделал очень много хорошего для Довлатова, а сейчас является главным редактором журнала "Звезда".
[— А сколько Довлатов сделал для Арьева! — добавил потом Паумен. — Только тем, что дружил с ним!]
Я решил привести здесь одно высказывание друга Довлатова и главного редактора одновременно:
"Увы, музея в Петербурге до сих пор нет, есть некий "полумузей" в избе в Пушкинских горах возле Михайловского, где он жил какое-то время. Эту полуразвалившуюся избу законсервировали и преобразили в музей, где по-прежнему в комнате стоит та же самая железная кровать, то же самое треснувшее зеркало — это собственно и вся экспозиция на сегодня. А в Петербурге, конечно, можно было бы сделать музей. В том доме, где сейчас висит мемориальная доска (слава богу, что ее все-таки повесили), до сих пор осталась квартира, где он жил, комната, где он жил, которая никому до сих пор не принадлежит, и там сейчас просто чулан, куда жители этой квартиры сносят всякие вещи. Можно было бы выкупить его самую последнюю двухкомнатную квартиру и создать там музей, но для этого нужны энтузиасты и серьезные деньги, которые сейчас неизвестно, кто может дать. Но я думаю, что когда-нибудь и до этого дойдет.
Я верю, что если кому-то из петербургских писателей конца прошлого века и отдавать почести, так это Довлатову, потому что он абсолютно питерский писатель, хотя ничего из того, что он написал в годы жизни в Ленинграде, при его жизни у нас издано не было. Его успех начался как раз в год его смерти. В 90-м году он умер, и в этом же году я издал его первую книжку "Заповедник". Она вышла буквально через две недели после его смерти, я помню, что уже на обложку дописывал некролог. Вот такая судьба").
Экскурсия всё продолжалась. Женщина рассказала подробности смерти Довлатова, которых я не знал. Затем посвятила минут десять тонкостям взаимоотношений Довлатова и Бродского. Внимательно слушать мешала усталость. Стоя перед увлекшимся экскурсоводом, уловившим в нас внимательных слушателей, я чувствовал, как мои ноги гудят всё сильней.
— А вот фотогалерея, — прервав поток сознания, сказала женщина. — Эти фотографии нам предоставили Елена Довлатова, Наталья Шарымова и Нина Аловерт. Нина Аловерт — женщина в Америке, которая еще тогда заметила в Довлатове что-то примечательное, поэтому много его фотографировала.
— Но у нас и свой Довлатов имеется. — Экскурсовод с гордостью указала на большой фотопортрет Довлатова. — Нашего местного фотографа. "Маркина". Он умер три года назад. Всё сетовал, что Сергей изобразил его беспробудным пьяницей. А Толик до сих пор жив...
["А Дантес всё еще жив, товарищи", — вспомнилось мне].
Мне приглянулись два снимка из "заповедного" периода. Я их сфотографировал и, хоть качество ужасное, представлю на суд читателей. "Пушкинские Горы. Из архива Андрея Арьева" — половина засвечена, но Довлатов получился. "Сергей Довлатов экскурсовод. В Михайловском парке. 1976 год. Из архива Натальи Шарымовой" — самый примечательный, на мой взгляд, .
[Впрочем, можете не портить глаза, а взглянуть на из серии "Довлатов в Михайловском". Есть и фотогалерея ""...
Посмотрел уникальные снимки с Верой Сергеевной! Эх, все-таки иногда следует остановиться: невозможно копать всё глубже и глубже. Результаты свои "раскопок" по Довлатову я обобщил в ].
Наше пребывание в музее подходило к концу. Стрелки часов приближались к 16:00, времени начала мероприятия. Из-за этого нам пришлось весьма скомкано попрощаться с экскурсоводом, даже фамилию не спросили.
— Ко мне приходят и совсем молодые ребята, — сказала она напоследок. — Любопытно, что через Довлатова они начинают читать... Пушкина! Ведь если раньше поэта изображали борцом с самодержавием, то теперь выставляют законченным монархистом. А Довлатов пишет о Пушкине, как о луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве...
Мы вышли из дома. Во дворе репетировали какое-то театрализованное действо по Довлатову. Я различил реплику из рассказа о Ленине в повести "Зона"... (Позже выяснилось, что это был фрагмент из спектакля "Двенадцать коллегий" театра-студии СПбГУ, Л. Штерн, С. Довлатов, режиссёр М. Дульченко).
Друзья направились к калитке.
— Вы прогуляться? — окликнул нас кто-то из остающихся. — Через пятнадцать минут начнется!
Но нам еще предстоял долгий путь до автовокзала...
Путешественники, под впечатлением от увиденного и услышанного, словно в тумане добрели до развилки. Сели на скамейку. Паумен закурил. Мимо нас, в направлении дома Довлатова, проследовала супружеская пара. Судя по всему, они добрались сюда на машине.
— Если бы мы остались, — сказал Паумен, — то пришлось бы ехать на автобусе в 23:20.
— Да и зачем? — спросил я. — Разве нас интересуют поклонники Довлатова?
Друзья еще немного посидели, а затем отправились в Кириллово.